Эдуард Юрьевич Шим (настоящая фамилия писателя – Шмидт) родился в 1930 году. Во время войны оказался в эвакуации, а потом и в детдоме.

Подростком начал работать, был и столяром, и токарем, и шофёром, и даже садовником, любил мастерить руками причудливые поделки. Окончил Ленинградское архитектурно-художественное училище, работал в конструкторском бюро. Когда по-настоящему увлёкся литературой, стал писать рассказы о природе, печатался в детских журналах «Мурзилка», «Пионер», вошёл в редколлегию толстого журнала «Знамя».

Микрорассказы и сказки Эдуарда Шима просты и незатейливы, обычно это диалоги трав и деревьев с любознательным человеком, который делится своими открытиям и знаниями, восхищается привычным, считая, что «и бобры, и деревья, и травы, и цветы – наши братья, потому что у них у всех есть общая колыбель – Земля».

Кто этот человек? Главным образом охотник, собиратель трав, лесник. Для писателя лес и поле роднее родного дома. Автор рассказов умеет заглянуть в глаза росному утру, услышать, как разламывается снежинка, упав на тонкую берёзовую ветку.

Э. Шим

Самые храбрые

Кругом деревни поля ещё чёрные, а одно – будто зелёной краской залито. Весёлые ростки, одинаковые, как ратные братцы, тянутся кверху. Когда же они успели вырасти?

Мама сказала, что это хлеб – озимая рожь. Её тут прошлой весной посеяли.

Зёрна успели до морозов прорасти и поднять над землёй зелёные пальчики.

Потом их снегом закрыло. Наверно, холодно было под снегом. Страшно... Темно!

Но ростки терпели, ждали весны. И, как только она пришла, выбрались из-под снега. Зато теперь первыми греются.

Самые храбрые!

Берёза

Мы, берёзы, хозяйки добрые. Землю украшаем.

Куда ни пойдёшь, – везде нас встретишь.

И в густом лесу берёзки стоят.

И на болоте, среди кочек да мхов.

И на сухой земле, на песке, на старом пожарище, даже среди камней-валунов, на горах каменных берёзки прижились.

Было место самое гиблое, самое пропащее. А пришли туда берёзки, встали – и сразу похорошело кругом.

Листва шёлковая шелестит-нашёптывает, птицы на ветках гнёзда вьют, от белых стволов свет над землёй разливается.

Забредёт человек, глянет – и не уйти ему с этого места.

Красота приворожила.

Цветной венок

(отрывок)

Очень люблю радугу – радости чудесную дугу.

Цветными воротами перекинется она над землёй, засверкает, заблестит – залюбуешься! Только вот всегда радуга далеко-далеко. Сколько ни иди, как ни спеши, всё равно близко не подойдёшь. Рукой не дотронешься.

Я так и называл её – «далёкое чудо».

И вдруг увидел радугу у себя в палисаднике.

От ночного дождя разлилась между грядами голубая лужа. В ней купались скворцы. Для них лужа большая, как озеро. Забрались они бесстрашно в середину, грудью падают в воду, крапчатыми крыльями взбивают её, привзлётывают... Брызги над лужей – фонтаном!

И так скворцы отчаянно трещат, что сразу можно понять: ух, какое это удовольствие – утреннее купанье!..

И вдруг над весёлыми скворцами, над голубой лужей зажглась в брызгах крошечная радужка. Будто осколочек от настоящей большой радуги. И горит-переливается семицветным огнём...

Прямо вот здесь, близко-близко. Рукой подать!

Я руку протянул.

Вспорхнули скворцы. Брызги осыпались, цвета погасли.

Выскользнула из моих рук радужка...

А мне всё равно радостно. «Вот ведь, – говорю себе, – как бывает! Думаешь – чудеса далеко, не дойти к ним, не доехать... А они тут. Рядом».

Ёлкино платье

Продираешься через ельник, а чёрные елочки колются:

Не трогай нас!

Подумаешь, тихонечко задел.

И тихонечко не задевай. Мы свою одежку бережём.

Да что за одёжка у вас такая особенная?

Иголки наши зелёные не листья. Не меняются каждое лето.

Так что?

Вот выросла свеженькая еловая лапка, а иголки на ней сменятся только через семь лет.

Да, не скоро.

Вот и приходится беречь!

Подорожник

Отгадайте, что за доктор Айболит у дороги сидит?

Подорожник.

Трава такая незаметная. И незаметная, и терпеливая, и живучая.

Растёт где придётся. На булыжной дороге, между камней. На сухой, утоптанной тропинке, где земля растрескалась.

Наступишь на него - вытерпит.

Проедет по нему тележное колесо - вытерпит.

Грузовик по листьям прокатит - всё равно вытерпит. Приподнимутся листья, расправят жилочки, разгладятся.

Сам себя лечит подорожник.

А недавно я ногу поцарапал, и заболела у меня нога.

Подорожник, вылечи!

Давай вылечу.

Сорвал я листик подорожника, приложил к больному месту. И всё зажило.

Ландыш

Какой цветок в нашем лесу самый красивый, самый нежный, самый пахучий?

Конечно, я. Ландыш!

Какие же у тебя цветки?

Цветки у меня - будто колокольчики снежные на тонком стебле. Приглядись, они светятся в сумерках.

А запах какой?

Запах такой, что не надышишься!

А что же сейчас у тебя на стебле, на месте маленьких колокольчиков?

Красные ягоды. Тоже красивые. Загляденье! Но ты их не трогай, не срывай!

Отчего же?

А они ядовитые!

Зачем же тебе, нежному цветку, ядовитые ягоды?

Чтобы ты, сладкоежка, не съел!

Маленьким - холодно

Встречаешь в лесу, в траве, ёлочку-малышку. У неё пожелтела маковка, пожелтели верхние лапки. Будто в огне обгорели.

- Ёлочка, разве был тут пожар?

Не было.

А что же случилось?

Меня зимним морозом обожгло.

Тебя? Ёлку?!

Да ты же северное дерево. Стойкое! Выносливое! Неужели ты мороза боишься?

Пока маленькая, боюсь.

Брусничный кустик

Прижался к старому гнилому пню брусничный кустик.

Не спеши мимо,- говорит.- Наклонись ко мне.

Да у тебя ягод мало.

Не ленись, наклонись... Ягод мало, потому что я старенький.

Какой же ты старенький? Ростом с вершок! 

Ну и что же... Я давным-давно родился. Когда тут, на вырубке, ещё подрастал лесок. Это сотни лет назад было...

Сотни лет?

Сотни... Молодые сосны к небу подымались. Великанами стали. Небо загородили, а я жил. Потом и сосны состарились, начали сохнуть. Их срубили. Остались на вырубке пни-коротышки. А я жил.

Значит, дольше всех деревьев?

Дольше. Теперь и пни на вырубке догнивают. И вот уже новые сосенки подымаются...

Выходит, ты им дедушка?

Я им прадедушка. И всё равно засыхать не собираюсь. Зимой зелёные листики под снегом прячу. Весной бело-розовые цветочки распускаю. Их поменьше теперь. Но сколько могу, столько ягод тебе и протягиваю...

Спасибо, прадедушка!

На здоровье, правнучек.

Медведь-рыбак

В прошлом году я всю зиму жил на Камчатке. А ведь это самый край нашей Родины. Там я и весну встречал. Интересно начинается камчатская весна, не по-нашему.
Как побегут ручьи, как вскроются камчатские речки, прилетает из Индии красный воробей-чечевица и везде поёт свою песню чистым, флейтовым свистом:
Чавычу видел?
Чавычу видел?
Чавычу видел?
А чавыча - это такая рыба лососёвой породы. И тут-то начинается самое интересное в камчатской весне.
В это самое время вся рыба из океана заходит в речки, в ручьи, чтобы в самых истоках, в проточной пресной воде метать икру.
Идёт рыба табунами, косяками, стаями; рыбы лезут, торопятся, толкаются, - видно, тяжело им: животы у них раздуты, полны икрой или молоками. Иногда они плывут так густо, что нижние по дну ползут, а верхних из воды выпирает.
Ох, как много идёт рыбы!
А говорят, в старину, когда на Камчатке было совсем мало людей, рыба шла ещё гуще. В старинных записях так и сказано, что весло в реках стояло и против течения шло «попом».
Все радуются, галдят. И тоже спрашивают друг друга:
Чавычу видел?
Чавычу видел?
Чавычу видел?
А она изредка проплывёт - эта чавыча - огромный, драгоценный лосось.
Плывёт она по дну среди мелкой рыбы - горбуши. Будто свинья с поросятами по двору проходит.
А через несколько дней вся эта рыба сваливается обратно, в солёную воду. Только уж не косяками, не табунами плывёт она, а вразброд, каждая по-своему. Кто - хвостом вперёд, а кого и по дну катит и выкатывает на берег, как гнилое полешко. Вся рыба еле живая, больная, «снулая». Выметала она икру и обессилела.
И теперь уже по всей Камчатке другие рыбаки орудуют. Кто каркает, кто крякает, кто рычит, кто мяучит.
Дикие рыбаки рыбачат.
Пойду-ка, думаю, в лес, отдохну, да и посмотрю лесных рыбаков. Как-то они с делом справляются. И ушёл далеко-далеко от селения.

Хорошо весной в лесу! Берёзы распускают свои клейкие листья, стоят прозрачные, будто не деревья, а дымок зелёный. Среди них темнеют плотные ели и высокий можжевельник.
Воздух чистый, лёгкий, еловой смолой пахнет, молодым листом, прелой землёй.
И хор птичий... И флейта поёт, и трель рассыпается, и чеканье, и посвисты.
Солнце печёт вовсю. А тень ещё холодная.
Я подошёл к берегу речки, притаился и сразу увидел рыбака.
Ай да мужик-богатырь! Ростом с воробья. Рыба его в тридцать раз больше.
Это голоногий куличишка рыбачит. Вокруг рыбы бегает, суетится, суетится, клюёт. А рыбу из воды на берег выкинуло - дохлая.
Пищит кулик, ногами семенит.
Потом прилетели две вороны. Спугнули кулика, а сами рыбу не трогают.
Видно, уже поели досыта. Как сели на отмель, так и заснули. Сидят, носатые, глаза закрыли. Налетели чайки с криком, с гамом. Стали потрошить эту рыбину. Одна голова осталась.
Наглотались чайки рыбьего мяса и дальше отправились. А вороны всё спят, не шевелятся.
Как удачно я выбрал место!
Тут у речки крутая излучина, и всё, что поверху плывёт, вода выкидывает на берег.
Пока я тут был, трёх рыб к берегу прибило течением.
Гляжу - с того берега по камням спускается лиса. Паршивая такая. Шерсть клочьями на боках висит - сбрасывает зимнюю шубу Лиса Патрикеевна.
Спустилась она к воде, воровато схватила ближнюю рыбу и спряталась с нею за камень.
Потом опять показалась, облизывается. И вторую рыбу утащила.
Вдруг лай, вой, визг поднялся: прибежали собаки деревенские да как бросятся с обрыва к воде, к лисице. Видно, учуяли её сверху. Лиса берегом, берегом наверх - и в лес. Собаки за ней.
Ну и я ушёл. Кого мне тут ждать?
Ни один зверь теперь не придёт сюда: собачьих следов испугается.
Снова я пошёл по ручьям и по речкам.
Видал, как другая лиса рыбу ела - смаковала. Выедала только спинки.
Ещё крохаля видал большого - с гуся. Он спал среди объедков. До отвалу наглотался рыбы.
А потом я прилёг и заснул незаметно. Разморило меня. Долго ли спал - не знаю. Только вижу сон: будто делаю я какую-то замечательную вещь, не то самолёт, не то молотилку, а может, и башню какую. По порядку видится сон: сначала работал я, потом устал и тоже лёг спать. Лёг и громко-громко захрапел.
И потом во сне соображаю:
«Да как же это так? Ведь я никогда не храплю. Не умею».
И тут у меня всё как-то спуталось. Уж я наполовину проснулся, а сон продолжаю видеть, что будто лежу и храплю.
Знаю, что это неправда. Сержусь даже.
Рассердился, проснулся, открыл глаза. Что за чудо? Храплю. Я даже испугался. Как так? Что такое?
Потом очнулся... Да нет, это не я храплю... И на храп совсем не похоже.
Это кто-то рычит неподалёку, фыркает, плещется.
Поднял я голову. Смотрю - в речке медведь сидит. Здоровенный медведь - старик-камчадал. Вот тебе и сон с храпом!
А ружья у меня нет. Что делать? Убираться надо подобру-поздорову.
Начал я осторожно-осторожно отползать от речки... И вдруг задел за какой-то камень. Камень этот покатился и в воду - плюх! Я так и замер. Лежу не дышу и глаза закрыл. Сейчас задерёт меня медведь. Вот выберется на берег, увидит - и конец.
Долго я лежал, пошелохнуться боялся. Потом слышу: будто всё ладно. Медведь порявкивает на старом месте, ворчит. Неужели он не слышал, как камень плюхнулся в воду?
Глухой он, что ли?
Я осмелел и выглянул из-за кустов. А потом присмотрелся немного и совсем страх забыл. Этот медведь тоже рыбу ловил. И до чего чудно!
Сидит Михайло Иванович по горло в воде, только голова сухая из воды торчит, как пень. Башка у него громадная, мохнатая, с мокрой бородой. Он её то на один бок наклонит, то на другой: рыбу высматривает.
А вода совсем прозрачная, мне медведя всего видно, как он там орудует лапами, и туловище медвежье вижу.
К туловищу шерсть прилипла, и тело у медведя кажется не по голове. Головастый он такой получается. Маленький и головастый.
Сидит этот медведь. И вдруг что-то лапами стал в воде хватать.
Вижу - достаёт рыбу-горбушу. Прикусил он горбушу и... сел на неё.
Зачем это он, я думаю, на рыбу-то сел?
Сел и сидит в воде на рыбе. Да ещё и проверяет лапами: тут ли, под ним ли?
Вот плывёт мимо вторая рыба, и её медведь поймал. Прикусил и тоже на неё садится. А когда садился, так, конечно, привстал. И первую рыбу течением из-под него утащило. Мне-то сверху всё видно, как эта горбуша покатилась по дну. А медведь как рявкнет! Потерялась рыба. Ах ты! Непонятно ему, бедняге, что такое с его запасом делается, куда он девается. Посидит, посидит, да и пощупает лапой под собой: тут ли рыба, не убежала ли? А как схватит новую, опять я вижу: старая выкатилась из-под него и ищи-свищи!
Ведь на самом деле обида какая: теряется рыба, и всё тут!
Долго-долго сидел он на рыбе, ворчал, даже пропустил две рыбины, не решился ловить; я видел, как они проплыли мимо. Потом опять - р-раз! Подцепил лапой горбушу. И опять всё по-старому: нет прежней рыбы.
Я лежу на берегу, хочется мне посмеяться, а смеяться нельзя. Попробуй-ка посмейся! Тут тебя медведь со злости съест вместе с пуговицами.
Громадную сонную чавычу натащило на медведя. Сгрёб он её, кладёт под себя...
Ну, конечно, под ним пусто.
Тут медведь так обиделся, что и чавычу забыл, заревел во всю мочь, прямо как паровоз. Поднялся на дыбы, лапами бьёт по воде, воду сбивает в пену. Ревёт, захлёбывается.
Ну уж тут и я не вытерпел. Как прысну! Как захохочу! Услыхал меня медведь, увидал. Стоит в воде, как человек, на двух лапах, и на меня смотрит.
А мне до того смешно, что я уж ничего не боюсь - хохочу-заливаюсь, руками машу: уходи, мол, дурак, мочи больше нет! Уходи!
И на моё счастье, верно, так и вышло.
Рявкнул медведь, вылез из воды, отряхнулся и ушёл в лес.
А чавычу опять потащило течение.

Медвежонок

Охотники убили трёх медведиц и три выводка медвежат продали в зоопарк.
В зоопарке их всех посадили в одну клетку, бурых, рыжих, черноватых, неодинаковых и мастью, и ростом - кто побольше, кто поменьше. Самый маленький - самый угрюмый.
Сидит в углу, чешет животик, лапу сосёт и всё время ворчит.
А другие весёлые: борются, по клетке лазят, барахтаются, кричат, пыхтят - мохнатые, пузатые, большеголовые, косолапые медвежатки.
Один, хоть и всех перерос, а есть не умеет по-настоящему.
Его служительница соской кормит. В бутылку молока нальёт, тряпку в горлышко сунет и отдаст ему. Он бутылку облапит и сосёт. Никого к себе не подпускает, ворчит. Страшно так!
Другой, черноватый, с белым пятном-нагрудником, всё лазает, карабкается. Полез он по железным прутьям клетки к потолку. Прутья-то скользкие, два вершка пролезет да вершок обратно съедет. Лез, лез, до половины добрался, а дальше никак. Устал. Вовсю лапами работает, визжит со злости, хочется ему на потолок, а ничего не выходит - вниз съезжает.
Придумал. Вцепился зубами в железный прут и висит - лапы отдыхают.
Повисел, отдохнул и сразу до потолка добрался. Потом и по потолку полез, да сорвался, упал и завопил отчаянным голосом.
Прибежала служительница, взяла его на руки, укачивает, гладит. Медвежишка успокоился, учуял в кармане конфету, достал и вместе с бумажкой давай её сосать, причмокивать.
Принесли медвежатам молочной каши. Все на корытце навалились, толкаются, прямо в кашу лезут, огрызаются, чавкают, чмокают, сопят.
Вдруг опять кто-то закричал. Орёт во всё горло - надрывается.
А это тот самый сосун, который по-настоящему есть не умеет. Выбрался он из клетки, когда кашу давали, и полез по метле - у клетки метла стояла.
Полез Миша по метле и вместе с ней свалился. Об пол ушибся, да ещё и палка от метлы ударила.
Лежит, закрыл глаза и вопит. А метлу из лап не выпускает.
Дали ему опять соску.
Медвежата съели кашу, так вывозились, что никакой масти не узнаешь все в каше. Стали полосатые, пятнистые. Поели и снова давай играть.
Захотелось мне купить медвежонка, да нельзя: в зоопарке медвежат не продают.

Медвежата

Есть такая деревня, называется Малые Сосны. Малые не потому, что сосны в лесу невелики, а потому, что ближняя деревня зовётся Большие Сосны. В отличие, значит, от той.
В самом непроходимом лесу эти Малые Сосны. Дремучий кругом лес. Ели мхом обросли. Сосны в самом небе ветви раскинули. Осинник в сырых местах, как частокол, наставлен. И вся чаща в трухлявой валежине, в сырости. Не продерёшься через неё. Только лосям длинноногим и ходить тут, через валежник перешагивать.
Принесли охотники после охоты из лесу двух медвежат. Принесли их в деревню, к Прасковье Ивановне в избу, сунули под лавку. Там и стали они жить.
Прасковья Ивановна сама им соски сделала. Взяла две бутылки, тёплого молочка налила и тряпочками заткнула.
Вот и лежат медвежата с бутылками. Спят, посасывают молоко, причмокивают и растут понемногу.
Сначала с тулупа не слезали, а потом и по избе стали ползать, ковылять, кататься - всё подальше да подальше.
Благополучно растут медвежата, ничего себе.
Только раз медвежонок один чуть не помер с перепугу - кур принесли в избу. Мороз был на дворе такой, что вороны на лету замерзали, - вот кур и принесли, чтоб от холода упрятать. А медвежишко выкатился из-под лавки на них посмотреть. Тут петух на него и наскочил. И давай трепать. Да как трепал! И крыльями бил, и клювом, и шпорами порол.
Медвежишко, бедняга, орёт, не знает, что ему и делать, как спасаться. Лапами, как человек, глаза закрывает и орёт. Еле его спасли. Еле его от петуха отняли. На руки взяли, а петух кверху прыгает. Как собака какая. Ещё долбануть хочет.
Дня три после того не сходил с тулупа медвежишко. Думали, уж не подох ли. Да ничего - сошло.
К весне подросли, окрепли медвежата.
А летом уж куда больше кошки стали - с маленькую собаку.
Такие озорники выросли. То горшок на столе опрокинут, то ухват спрячут, то из подушки перо выпустят. И под ногами всё вертятся, вертятся, мешают хозяйке Прасковье Ивановне.
Стала она их гнать из избы: играйте, мол, на улице. Озоруйте там сколько влезет. На улице большой беды вам не натворить. А от собак лапами отмашетесь или залезете куда повыше.
Живут медвежата целый день на воле. В лес бежать и не думают. Им Прасковья Ивановна стала как мать-медведица, а изба - берлогой. Если обидит или напугает их кто-нибудь, они сейчас в избу - и прямо к себе под лавку, на тулуп.
Хозяйка спрашивает:
- Вы что там, озорники, опять наделали?
А они молчат, конечно, - сказать не умеют, только друг за друга прячутся да глазами коричневыми хитро посматривают.
Шлёпнет их хорошенько Прасковья Ивановна, знает уж: что-нибудь да натворили. И верно.
Часа не пройдёт - стучатся в окно соседи, жалуются:
- Твои, Ивановна, звери всех цыплят у меня разогнали, по всей деревне собирай их теперь.
Или ещё:
- Овцы в хлев не идут, боятся. Это мишки твои овечек напугали.
Взмолится хозяйка:
- Да скоро ли их от меня кто возьмёт? Нету у меня с ними терпенья.
А в город не так-то легко выбраться. Ехать надо километров шестьдесят.
Если весной ехать - распутица не пускает: не дороги, а реки грязевые. А летом работа держит - тоже не уедешь. Так и живут медвежата.
Пришёл я как-то в Малые Сосны охотиться. Сказали мне, что мишки тут есть. Я и пошёл их поглядеть. Спрашиваю хозяйку Прасковью Ивановну:
- Где твои медвежата?
- Да на воле, - говорит, - балуются.
Выхожу на двор, смотрю во все углы - нет никого.
И вдруг - ох ты! - у меня перед самым носом кирпич летит.
Бац! С крыши свалился.
Отскочил я, гляжу на крышу. Ага! Вон где они сидят! Сидят мишки, делом заняты, разбирают трубу по кирпичику - отвалят кирпич и спустят его по наклону, по тесовой крыше. Ползёт кирпич вниз и шуршит. А медвежата голову набок наклонят и слушают, как шуршит. Нравится им это. Один медвежонок даже язык высунул от такого удовольствия.
Я скорей в избу: спасай, мол, Прасковья Ивановна, трубу-то!
Прогнала она их с крыши и нашлёпала хорошенько.
А в тот же день вечером пришли к ней соседи и тоже жалуются: мишки у трёх домов трубы разобрали, да мало что разобрали, а ещё и в трубы кирпичей навалили. Стали хозяйки днём печи топить, а дым не идёт куда надо, назад в избу валом валит.
Уж ничего не сказала Прасковья Ивановна, а только заплакала.
А как собрался я уходить с охоты, стала она меня просить.
- Сделай, - говорит, - милость, увези хулиганов моих. Сам видишь, каково мне с ними. Пока маленькие были - ребята как ребята. А теперь гляди, что выросло.
Взял я медвежат и повёл в город. Километра два на верёвочке вёл, а до леса дошёл - снял верёвочку. Они леса-то сами боятся, жмутся ко мне, отстать не хотят.
Лес им чужой, страшный.
Так двое суток мы с ними шли. Дошли до города. Тут я их опять на верёвочке повёл.
Собак сколько набежало, ребятишек, да и взрослые тоже останавливаются, смотрят.
Отдал я моих малососненских хулиганов в зоосад, а оттуда их прямо за границу отправили. Обменяли на зебру полосатую - африканскую лошадь.

На лесной реке, на крутой излучинке Медведь рыбу ловит. Сидит на большом камне, лапу вверх задрал, - ждёт.
Набегают на камень мелкие волны, ныряют в волнах мелкие плотвички. Белёсенькие, вёрткие, с красными глазками.
Вот одна совсем близко подплыла.
Ударил Медведь лапой, - распороли медвежьи когти воду - только брызги по сторонам!
А Плотвичка-то - виль-виль! - и ушла. Не попалась!
Обидно Медведю, а тут ещё насмешники отыскались, дразнятся. Голубой Зимородок на ветке сидит, посмеивается:
- Такой большой, а такую маленькую рыбёшку словить не сумел! Гляди, как рыбачить надо!
Сложил Зимородок крылья, камешком в воду - бульк! - и вот опять уже на ветке сидит, в клюве рыбёшку держит.
- Может, угостить тебя, косолапого?
Рявкнул Медведь от злости, потоптался на камне, опять лапу задрал. Опять ждёт.
Накатывают на камень ленивые волны, плывут мимо камня ленивые голавлики. Лобастенькие, пузатенькие, с чёрными спинками.
Вот один совсем близко подплыл.
Ударил Медведь лапой, - полоснули воду медвежьи когти, - белый бурун закипел!
А Голавлик нырнул поглубже - виль! - и ушёл. Не попался!
Сопит Медведь от обиды, а насмешники не унимаются. Усатая Выдра хихикает на берегу:
- Такой силач, а не мог с рыбёшкой справиться… Гляди, как умеючи ловят!
Скользнула Выдра в воду, погналась за голавликами. Быстро плывёт, изгибается в струях, как змейка. Настигла рыбу, кинулась, цопнула, - и вот уже вылезает на берег с Голавликом в зубах.
- Хочешь, косолапый, тебе рыбий хвостик оставлю?
Рявкнул Медведь, отвернулся в другую сторону. Опять лапу задрал и опять ждёт.
Надвигается на камень большая волна, плывёт мимо камня громадная Щука. Спина - как бревно, зубы - как шилья, на голове мох зеленеет… Страшилище!
Зимородок не хочет за Щукой нырять.
Выдра и не собирается Щуку настигать.
Эта рыбина, чего доброго, сама рыбаков слопает!
Но Медведь лапу свою не опустил. Напротив - еще шибче замахнулся.
Подплыла Щука поближе. Мелькнула медвежья лапа - хвать! - и глазом никто моргнуть не успел, как очутилось страшилище на горячем камне…
А Медведь рычит, похохатывает:
- Кто тут насмешничал, кто меня дразнил? Поучитесь-ка сами рыбку ловить… Вот добыча, так добыча - сам наемся, всех вас накормлю, да ещё сорокам с воронами останется!

Эдуард Юрьевич Шим – современный писатель, автор многих книг для детей. Среди них наиболее известны: «След на воде», «Ливень», «Капель», «Лесные разговоры», «Мальчик в лесу», «Кто что умеет», «Жук на ниточке», «Деревянная книга», «Не кончаются заботы», «Неслышные голоса» и др. Писатель помогает увидеть и разгадать загадки природы, знакомит с интересными людьми, их судьбами, характерами, делами; рассказывает о сложных и хитрых секретах мастерства, о тех, кто умелыми руками помогает украшению родной земли. У него самого умелые руки: он и писатель, и садовник, и столяр-краснодеревщик, и токарь, и слесарь. И каждая книга его – это гимн природе, труду.

Тексты цитируются по книге:

Эд. Шим . Рассказы и сказки о природе. М.: Стрекоза-пресс, 2007.

ИЗЛОЖЕНИЕ

Жук на ниточке

1. Слово учителя об Эд. Шиме.

2. Чтение текста.

Майские жуки обгрызают листочки на деревьях. А личинки майских жуков, жирные гусеницы такие, обгрызают у деревьев корни.

В общем, вредят как могут.

Мы этих майских жуков ловим хитрым способом.

Рано утречком, пока еще прохладно, жуки не летают. Сидят на молоденьких березках, оцепенели.

Тряхнешь деревцо – и жуки вниз посыплются, только собирай.

Вот мы их собираем в ведро, а один мальчишка взял жука и привязал на ниточку. Поиграть захотел.

Жук согрелся, ожил, попробовал взлететь, а ниточка не пускает.

Крутится жук на ниточке. Мы хохочем, нам весело.

Вдруг дедушка как крикнет:

– Сейчас же бросьте! Нашли забаву!

Мальчишка, который жука привязал, даже обиделся.

– Это же вредитель, – говорит.

– Знаю, что вредитель!

– Чего же вам жалко?

– Мне, – отвечает дедушка, – тебя жалко!

– Тебя. Хоть ты не жук, а человек.

– Чего же меня жалеть, если я человек?

– А разве будет хороший человек кого-нибудь мучить для забавы? Даже таких вот жуков. Даже вредителей!

(149 слов)

3. Беседа о прочитанном.

Определим стиль речи, тип речи, тему, идею. (Стиль: художественный; тип: повествование с элементами рассуждения; тема: майский жук; идея: нельзя мучить живых существ ради забавы.)

4. Составление плана текста.

1. Вредители.

2. Как мы ловили жуков.

3. Жук на ниточке.

4. Спор с дедушкой.

5. Чтение текста, выполнение изложения.

СИНТАКСИС

ОБРАЩЕНИЕ

Цветы и солнышко

– Шиповник просыпаться пора! Уже четыре часа утра, уже светло кругом, уже ранняя птица носок прочищает!

– Я проснулся Солнышко.

– Цикорий открой голубые глазки! Уже шесть часов утра, уже туман растаял, уже люди на работу спешат!

– Открываю, открываю.

– Кульбаба разверни золотые корзиночки! Уже восемь часов утра, уже роса высохла, уже ребятишки на улицу выбежали!

– Ладно, еще минуточку – разверну...

– Козлобородник довольно спать! Уже десять часов, уже дневная жара настает, уже все лентяи глаза продрали!

– Ао-о-у... Ну тебя Солнце! Дай еще часок подремать!

Задание 1. Выпишите из текста предложения с обращениями, расставьте в них знаки препинания.

Задание 2. Что вы знаете об этих растениях? Узнайте в этимологическом словаре о происхождении названий этих цветов. Найдите фотографии этих цветов и нарисуйте их сами. Подготовьте небольшие тексты о цветах, используя разные стили речи: художественный, научный, деловой.

Чем плавунец дышит?

Ай, Жук-Плавунец помер! Глядите – вниз головой по воде плавает! Один хвостик малюсенький наружу! Ничего я не помер. А зачем же ты вниз головой повесился? Я подышать вылез. Подыш-а-ать?! Чем же ты дышишь-то? А что наружу выставил, тем и дышу. Вот так!

Соловей и вороненок

Карр! Куда ты, пигалица серая, мелкая да писклявая, лезешь? Ступай прочь! Почему? В этих кустах Соловушко живет – золотой носок, серебряное горлышко. Тебе ли ровня? А ты его видел? Не привелось еще, но говорят – так хорош, так пригож! Хоть бы одним глазком глянуть... Так глянь. Я и есть Соловушко!

Задание . Определите, сколько героев принимают участие в разговоре. Запишите тексты в виде диалога. Прочитайте выразительно тексты .

ОБРАЗЦЫ

Чем плавунец дышит?

– Ай, Жук-Плавунец помер! Глядите – вниз головой по воде плавает! Один хвостик малюсенький наружу!

– Ничего я не помер.

– А зачем же ты вниз головой повесился?

– Я подышать вылез.

– Подыш-а-ать?! Чем же ты дышишь-то?

– А что наружу выставил, тем и дышу. Вот так!

Соловей и вороненок

– Карр! Куда ты, пигалица серая, мелкая да писклявая, лезешь? Ступай прочь!

– Почему?

– В этих кустах Соловушко живет – золотой носок, серебряное горлышко. Тебе ли ровня?

– А ты его видел?

– Не привелось еще, но говорят – так хорош, так пригож! Хоть бы одним глазком глянуть...

– Так глянь. Я и есть Соловушко!

МОРФЕМИКА

Горе горькое

Ходит бабушка в огороде, печалится:

– Опять огурцам горе горькое...

– Почему, бабушка?

– Ночь холодная была.

– Ну и что?

– А огурец тепло любит, он нежный. Ему вредят холода.

– Да вон, – говорю, – какие листья здоровенные! Как лопухи. И вон огурчики висят. Ничего им не сделалось.

– Нет, сделалось.

– Да что же им сделалось?

– Бабушка, ну объясни ты, пожалуйста, русским языком: какое горе им сделалось?

– Сейчас объясню.

Сорвала бабушка огурец и мне протягивает. Огурец как огурец. Зеленый, с пупырышками. Аппетитный...

Надкусил я его – и сморщился. Тьфу ты! Хуже всякого лекарства!

– Ну, разобрал, какое горе у огурцов?

– Горькое, бабушка, горькое!

Задание. Как вы думаете: являются слова горе и горький однокоренными? Узнайте в этимологическом словаре о происхождении этих слов.

Зачем большая голова?

Волчонок вылез из темного логова, уселся посреди полянки, лапы растопырил. Жмурится.

Увидали его птицы с деревьев.

– Ой, – кричат, – какой головастый!

– Ой, какой смешной да нескладный!

– Зачем тебе голова большущая? Носить тяжело!

– Братцы, не мешайте головастику! Он думает!

– О чем задумался, Волчище?

Почесался Волчонок задней лапой.

– Еще чего, – говорит. – Охота была думать...

– Братцы, – кричат птицы, – он свою голову про запас носит! Хочет всех умнее вырасти!

– Волчище, ты скоро поумнеешь?

– Когда за ум возьмешься?

– Будет у нас в лесу мудрый Волк! Правда, лобастик?

Почесался Волчонок другой лапой.

– Подите вы, – говорит, – со своей мудростью...

– Братцы, – кричат птицы, – а может, для красоты такая голова? Для особенной волчьей красы?

– А может, для крепости? Чем больше да толще, тем крепче?

Спорят птицы, трещат, пересмеиваются.

А Волчонок поглядел на них да как зевне-ет!

В полголовы пасть открылась. А в пасти – зубки беленькие, зубки, зубки... Хоть малы, да уже видно, какими вырастут.

– Понятно? – Волчонок говорит.

И пасть со стуком закрыл.

Задание. Кто самый внимательный? Выпишите из текста все группы однокоренных слов, разберите слова по составу.

Ответ.

1. Волчонок, волчище, волк, волчьей.

2. Головастый, голова, головастик, полголовы.

3. Думает, задумался.

4. Ум, умнее, поумнеешь.

5. Мудрый, мудростью.

6. Красы, красоты.

7. Крепче, крепости.

8. Большой, большущая, больше.

9. Смешной, пересмеиваются.

10. Открылась, закрыл.

С.И. ЖУРАВЛЕВА,
дер. Ивановская,
Селивановский р-н,
Владимирская обл.

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Белка с Белкой встречается:

– Чем, подруженька, сыта?

– Еловыми почечками да веточками. А ты?

– Берёзовый лишайничек грызу.

– Скучная еда!

– Уж куда скучней!

– Старые-то белки ещё шишку-другую отыщут где-то. Нет-нет да и полакомятся. А вот нам, молоденьким, в нашу первую весну вовсе плохо – от смолистых почек во рту горечь, от сухого лишайника в горле першит…

– Узнать бы, где старые белки шишки разыскивают. Давай спросим.

– У кого?

– Да у дедушки Ворона. Он старенький, умненький, всё знает!

– Ну, давай.

Поскакали две белки из елового бора в осинничек, из осинничка – в березничек, из березничка – на песчаную гриву, в светлый сосняк. А там, на засохшей сосновой маковке, на костяном голом сучке лесной чёрный Ворон сидит.

– Здрасте, дедушка!

– Помоги нам, дедушка!

– Чего, вертушки, вам потребовалось?

– Подскажи, дедушка, где еловых шишек найти.

– Хоть бы немножечко, хоть бы чуточку!

– Соскучились, вертушки, по сладким кормам… Поищите шишки не на ёлках, а под ёлками.

– Мы уже глядели там, дедушка!

– Под ёлками только пустые да обгрызенные валяются.

– А вы разыщите, вертушки, прошлогодний снег. Как найдёте его, так вам шишечки и встретятся.

– А где же искать прошлогодний снег?

– Погоди, дедушка, толком расскажи!

Но не успел Ворон ничего толком рассказать. Застрекотали над ближней поляной сороки, позвали его, – поднялся Ворон на крыло и улетел по своим делам.

Остались белки ни с чем, друг на дружку таращатся:

– Вот задача!

– Опять у кого-то надобно спрашивать!

Отправились восвояси, а по дороге надумали у всех встречных узнавать – где прошлогодний снег находится?

Из сосновой гривы перебрались в березничек. Видят – бродит внизу Лось, лесной большущий бык.

– Дяденька Лось, отзовись!

– Не знаешь ли, где прошлогодний снег лежит?

– Вот уж не встречал, – говорит Лось. – А зачем он понадобился?

– Да вроде бы там наше лакомство спрятано.

– Еловые шишечки.

– Фу-у, тоже мне, лакомство… Кабы листочки зелёные, я бы вместе искать пошел. А так – сами старайтесь.

Снова скачут белки, из березничка в осинничек перебрались. Видят – сидит внизу Заяц, кору гложет.

– Братик Заяц, послушай-ка!

– Не видел, где прошлогодний снег лежит?

– Право слово, не видывал. А для чего прошлогодний снег?

– Где-то там лакомство спрятано.

– Ну? Какое?!

– Шишки еловые.

– Тю, вертихвостки… Нашли лакомство. Если бы травка молоденькая, я бы тотчас побежал искать. А такую еду сами добывайте.

– Спросим у неё?

– Чего она, такая малая, знать может!

– А всё-таки… Мышка-сестричка, не слыхала ли ты, где прошлогодний снег лежит?

– Как не слыхать, ежели я всю зиму в прошлогоднем снегу бегала.

– Где же он?!

– Спускайтесь вниз, покажу.

Махнули белки с дерева на землю, подскочили к Мыши.

– Скорей показывай, где?

– А у вас под лапками.

– У нас под лапками молодой снежок, недавно выпавший!

– Ну и что. Вы поглубже копните. Сверху снег молоденький, это верно. А под ним лежит снежок постарше. Потом – еще постарше. А у самой земли лежит самый старый снег, который в прошлом году поздней осенью выпал. Я в том прошлогоднем снегу норки да переходы себе устраивала.

– А не встречались тебе там еловые шишечки?

– Встречались. Лежат в прошлогоднем снегу, как в кладовочке.

Забились у белок сердчишки, носы задёргались. И вдруг чуют: впрямь из-под снега запах еловых шишек доносится!

Как принялись белки снег разрывать! Глубже и глужбе закапываются, – уже одни хвостишки наружу торчат.

И вот – одна шишка в прошлогоднем снегу, другая… Да такие плотненькие, ядрёные, ни чешуечка не встопорщена. Видно, как упали с веток, так и пролежали целёхоньки до весны.

– Вкусно!

– Ай, вкусно!..

Выгрызают белки еловые семена, поминают добром прошлогодний снег.

Оказывается, и он пригодиться может.

ЛОСЬ И МЫШОНОК

– Чего ты, Лосище, запыхался?

– Бежать мне тяжело, в снег проваливаюсь…

– Фи, до чего же вы, лоси, неуклюжие! Такие большие выросли, а бегать как следует не можете.

– Это почему?

– Да сам посуди: ты бежишь налегке, пустой, и на каждом шагу проваливаешься. А я бегу с тяжестью, целый орех в зубах тащу, и ни одна лапка у меня не вязнет. Поучился бы!

МАТЬ-И-МАЧЕХА, ВЕТРЕНИЦА, ГОЛУБАЯ ПЕРЕЛЕСКА И МЕДУНИЦА

– Ещё снег на полях не везде сошёл, ещё Земля не нагрелась, а у меня, Мать-и-мачехи, уже цветы распускаются. Кругленькие, как солнышко, жёлтенькие, как солнышко, весёленькие, как солнышко!

– У вас действительно славные цветы, подруженька. Только я не стала бы чересчур их расхваливать… Что ни говори, а лепестки ваши грубоватенькие, стебельки толстоватенькие, а листочков и вовсе нет – одни смешные чешуйки топорщатся… А вот у меня, голубой Перелески, цветок словно весеннее небушко ясен, стебельки стройные, листья – будто сердечки зелёные…

– Ой, уж молчала бы, Перелеска! Листья-то у тебя какие? Прошлогодние, старые, они под снегом зимовали, пятнами покрылись. А теперь поглядите на меня, на Ветреницу. Листочки у меня свеженькие, молоденькие, а белый цветок до того нежен, что просто насквозь просвечивает…

– А теперь обернитесь на меня, подруженьки.

– А ты кто?

– А я краса-Медуница. Разве стебелёк у меня не стройный? Разве листочки не молоденькие?

– Зато цветы скромные, невидные!

– Это вам, подруженьки, кажется… Вы подольше поглядите, попристальней. Цветочки-то мои на глазах меняются. Когда расцветают, – то нежно-розовые, когда совсем распустятся, – то фиолетовые, а когда отцветать начнут, – делаются синими… Вы такое когда-нибудь видели?

КАБАН И ЗАЯЦ

– Ой, Кабан, ты на самого себя не похож! До чего тощий – одна щетина да косточки… Разве такие хрюшки бывают?

– Дикие хрю-хрюшки… и не такие бывают. Ху-худо нам, Заяц… Земля корочкой ледяной покрылась, ни клык, ни пятачок её не берёт. Ничего не выроешь нынче, брюхо ничем не набьёшь… Сам удивляюсь, как ещё ноги хо-ходят. Одно утешенье: на такого тощего да страшного даже волк не позарится…

БЕРЁЗОВЫЙ КУВШИНЧИК

Сухой берёзовый сук ветром на землю сбросило.

Ударился сук, разломился.

Мелкие веточки в траве потерялись, большие гнилушки раскатились кто куда.

Льёт дождик, водой гнилушки заливает. Солнышко светит, высушивает гнилушки.

Жуки-древоеды мягкую сердцевину грызут. Сыплются из гнилушек опилки.

Мелкие-мелкие земляные муравьи поселились в гнилушках. Всё нутро источили, одну древесную пыль оставили.

Однажды вышел я на поляну, гляжу – что-то в траве белеется. Поднял.

В руках у меня – лёгкая трубочка из берёзовой коры.

Это всё, что от гнилушки осталось.

Пристроил я к трубке донышко, получился у меня берёзовый кувшинчик. Теперь в нём лесные цветы стоят.

Заходят ко мне гости, спрашивают: «Кто сделал такой красивый кувшинчик?»

«Я сам, – отвечаю, – сделал. Да ещё мне земляные муравьи помогали, да ещё жуки-древоеды, да ещё дождик, ветер и солнышко».

ОРЕШНИК

– Стойте, стойте! Нынче нельзя ко мне подходить близко!

Косуля, обойди меня стороной, не трогай моих веток. И вы, птицы, не садитесь ко мне – ай! – нельзя, нельзя, вы же станете жёлтыми, как цыплята…

Нынче я, Орешник, весну праздную и цвету.

На каждой ветке я развесил длинные серёжки. Хорошо, правда ведь? Если качнуть серёжку, из-под чешуек посыплется жёлтая пыльца.

Я богатый, её у меня много!

Птица заденет ветку – поднимется жёлтое облачко.

Зверь качнёт стволик – встанет жёлтая туча надо мной.

Пронесётся ветер над зарослями – жёлтым туманом лес окутает, землю запудрит, воду на речках и озёрах жёлтой плёнкой подёрнет.

А гуденье вокруг меня слышите?

Чтоб веселей был праздник, я музыкантов к себе позвал – нарядных шмелей да быстрых пчёл, блестящих мух да всякую прочую мелкоту. Пусть гудят, побренькивают, посвистывают!

За труды награжу щедро, каждого сладкой пыльцой оделю…

Кончится вешний праздник, оденусь я листьями, оброню наземь отцветшие серёжки.

А на ветках, под листьями-то, завяжутся у меня дружные орехи-тройняшечки.

Исподволь, незаметно начнут наливаться, круглеть, выглядывать из мохнатых зелёных воротничков.

Засмуглеют от солнышка, вызреют.

И тогда – милости прошу на другой мой праздник, осенний!

ЗАЧЕМ БОЛЬШАЯ ГОЛОВА?

Волчонок вылез из тёмного логова, уселся посреди полянки, лапы растопырил. Жмурится.

Увидали его птицы с деревьев.

– Ой, – кричат, – какой головастый!

– Ой, смешной да нескладный!

– Зачем тебе голова большущая? Носить тяжело!

– Братцы, не мешайте головастику! Он думает!

– О чём задумался, Волчище?

Почесался Волчонок задней лапой.

– Ещё чего, – говорит. – Охота была думать.

– Братцы, – кричат птицы, – он свою голову про запас носит! Хочет всех умнее вырасти!

– Волчище, ты скоро поумнеешь?

– Когда за ум возьмёшься?

– Будет у нас в лесу мудрый Волк! Правда, лобастик!

Почесался Волчонок другой лапой.

– Подите вы, – говорит, – с вашей мудростью.

– Братцы, – кричат птицы, – а может, для красоты такая голова? Для особенной волчьей красы?

– А может, для крепости? Чем больше да толще, тем крепче?

Спорят птицы, трещат, пересмеиваются.

А Волчонок поглядел на них да как зевнё-ёт!

В полголовы пасть открылась. А в пасти – зубки беленькие, зубки, зубки. Хоть малы, да уже видно, какими вырастут.

– Понятно? – Волчонок говорит.

И пасть со стуком закрыл.

ДЯТЕЛ, СИНИЦЫ, ПИЩУХИ И ПОПОЛЗЕНЬ

Прилетел к берёзе пёстрый Дятел, увидел гнилой сучок. Сам прилепился на ствол, хвостом подпёрся и давай носом колотить, жуков да личинок из-под коры выклёвывать:

– Стук-тук! Стук-тук! Стучу без рук!

С азартом колотит, весело! Берёста лохматится, во все стороны труха летит. Иногда вместе с трухой и насекомыши падают, ненароком оброненные. Не замечает их Дятел, раззадорился, ещё веселей стучит!

Увидали Дятла три Синички-певички, порхнули к берёзе. Спрашивают:

– Ты чего тут делаешь?

– Веселюсь! – Дятел отвечает. – Игра у меня такая: раззудись, носок, размахнись, башка… Славно!

– Ну, а мы тут поработаем, – синицы говорят. – Не всем же веселиться!

И взялись за дело. Дятел по сучку носом стучит, нечаянно насекомышей роняет. А Синицы их на лету подхватывают, меж собой делят. Без отдыха работают!

Увидели синиц две пищухи-горюхи, шмыгнули к берёзе. Спрашивают:

– Вы чего тут делаете?

– Да вот Дятел веселится-играет, а мы, синицы, без отдыха работаем. Так стараемся, так стараемся!

– Ну и мы потрудимся, – пищухи говорят. – Конечно, не больно-то охота из-за такой добычи стараться, но уж ладно… Так и быть, где наше не пропадало.

И тоже за дело взялись. Дятел по сучку стучит, насекомышей нечаянно роняет. Синицы их на лету подхватывают. Меж синиц пищухи крутятся, норовят свою долю словить. Во всю-то мочь трудятся!

Увидал пищух тихоня Поползень, подобрался к берёзе. Спрашивает:

– Чего вы тут делаете?

– Да вот Дятел веселится-играет, синицы без отдыха работают, а мы, пищухи, во всю мочь трудимся. До того тяжко, до того тяжко!

– Ну, и я сил не пожалею, – Поползень говорит.

И тоже за дело взялся. Дятел стучит, насекомышей роняет. Синицы их на лету подхватывают. Меж синиц пищухи крутятся, норовят свою долю словить. А между пищух Поползень шныряет, тоже хочет долю себе урвать. Из последних-то сил выбивается!

Шнырял-шнырял, а потом обиделся и говорит:

– Да прогоните вы сверху этого Дятла! Надоел своим стуком. Синицы без отдыха работают, пищухи во всю мочь трудятся, я, Поползень, из последних сил выбиваюсь, а он – гляньте-ка! – в игрушки играется… Не потерплю в нашей артели бездельника!

А Дятел всех насекомышей выклевал и сам улетел.

Упала последняя щепочка, горка гнилой трухи под берёзой осталась.

И сразу работа синиц, пищух и Поползня кончилась.

Отчего бы?

РЫСЬ, ГЛУХАРЬ, ЗАЯЦ И КОСУЛЯ

Рысь, лесная кошка, серая в жёлтых пятнах, на ушах кисточки длинные, сидела на поваленном дереве, на солнышке грелась.

Вешнее солнышко заметно приятным теплом обдаёт. Разнежилась Рысь, медовые глаза прищурила, мурлычет себе под нос.

Прилетел к дереву бородатый Глухарь, сел на ветку, вниз глядит насторожённо.

– Нашла дур-рака! – отвечает Глухарь. – Спущусь вниз, а от меня только пёрышки останутся. Сколько ты нашего брата, глухаря, погубила, глаза твои бесстыжие!

– Фу! – говорит Рысь. – Как, у тебя клюв поворачивается такие слова говорить! Невежа.

На другой бок повернулась, от солнышка глаза медовые щурит, мурлычет себе под нос.

Скачет по ельнику тощенький Заяц, оглядывается испуганно. Увидел Рысь – уши прижал, вот-вот стрекача задаст!

– Погоди, Заяц, – Рысь говорит. – Подойди поближе… Я на солнышке разнежилась, ласки хочу. Погладь меня по шёрстке!

– Как бы не так! – отвечает Заяц. – Подойдёшь к тебе – и ноги не унесёшь! Сколько ты нашего брата, зайца, извела, глаза твои бессовестные!

– Фу, – говорит Рысь. – Бестолковый зверь какой, одни грубости на уме!

Отвернулась от Зайца, опять медовые глаза прищурила, мурлычет себе под нос.

Скачет через полянку Косуля, лесная козочка, от страха приседает, коротеньким хвостиком трепещет.

– Косуля, Косуля, – Рысь говорит, – я на солнышке разнежилась, ласки хочу! Погладь меня по шёрстке!

– Нет уж, – отвечает Косуля, – я в твои когти попасть не желаю! Сколько ты нашей сестры, косуль, истребила, глаза твои безжалостные!

– Фу-у, – говорит Рысь, – до чего звери набаловались! Так и грубят, так и грубят!

Отвернулась от Косули, обиделась.

– А тут и солнышко за лес закатилось. Сумерки надвигаются, холодом потянуло.

Поднялась Рысь на долгие лапы, спину выгнула, мяукнула.

– Ну, вот, – говорит, – живёшь, живёшь, а ласки так и не дождёшься. Эх, звери!

Когти об дерево поточила, кисточки на ушах навострила, в глазах зелёные огоньки зажгла.

– Делать нечего, – говорит. – Пойду кого-нибудь скушаю.

ЛОСЬ И МЫШЬ

– Ты чего, Лось, отдуваешься?

– Река разлилась. Я через неё плыл, чуть не утонул… Фу-у!

– Подумаешь, горюшко! Я больше тебя намучилась.

– Отчего же ты намучилась?

– А у моей норки лужа разлилась. Всё моё жильё затопила, все пути-дорожки отрезала… Я третий день на сучке плаваю!

ВОРОБЕЙ И ЛЯГУШКА

– Лягуха, лягуха, ты куда скачешь?

– Ку-а-ку-а! Купаться! А ты куда?

– И я купаться! А ты где, Лягуха, купаешься?

– Где, где… В канаве!

– Да кто же в канаве купается?!

– А где же купаться-то?

– В песке, на сухом местечке, на пригорочке!

ЗАЯЦ И ЁЖИК

– Ёжик, все звери весной линяют – и барсуки, и лисицы, и белки, и мы, зайцы… И только ты, бедный Ёжик, в старой шубе ходишь!

– Глупый ты, Заяц. Я не в старой шубе хожу, а только в старых колючках. Они мне и весной, и осенью надобны!

ВОЛК, ЛОСЬ, ЗАЯЦ И РЯБЧИК

– Лось, Лось, я тебя съем!

– А я от тебя, Волк, в чисто полюшко, и был таков!

– Заяц, Заяц, я тебя съем!

– А я от тебя, Волк, в чисты кустики, и был таков!

– Рябчик, Рябчик, я тебя съем!

– А я от тебя, Волк, на высокое деревце, да и был таков!

– Что же делать-то мне, родимые? Чем брюхо-то набить?!

– Гложи, Волк, свои бока!

ЛИСА И СОРОКА

– Апчххи!..

– Будь здорова, Лисонька!

– Будешь тут здорова, Снег везде мокрый, ручьи разлились, с деревьев капает. Не только лапы – хвост насквозь сырой. Хоть выжми да на куст повесь!

ГОРНОСТАЙ И КОСУЛЯ

– Ты куда, Косуля, бежишь?

– На полянку, Горностаюшка. Там стожок сена стоит, хочу сенца похрупать.

– Хи-хи! Опоздала уже… За зиму мыши всё сено состригли, одна труха осталась!

– Чему же ты радуешься?

– Вот этому и радуюсь. Мышей развелось там видимо-невидимо, да такие жирненькие, такие вкусненькие!

ДРОЗД И ДЯТЕЛ

– Зачем ты, Дрозд, понарошку свистишь, понапрасну дразнишь?

– А я не дразнюсь.

Ну, как же: целый вечер зовёшь: «Дятел, идём чай пить, идём чай пить!» – а где у тебя чай?

– Нету чаю.

– С какой же стати зовёшь?

– А я не зову. Я сам к тебе на чай напрашиваюсь!

КРАПИВА И ЛОСИХА

– Брысь, Коровища! Как ты смеешь меня рвать-щипать, листочки обкусывать?!

– Чего ж не обкусывать.

– Да я ведь – Крапива! Я твои губищи пожгу, язычище обстрекаю!

– Хоть ты и Крапива, а молода ещё грозиться. Стрекалки не выросли!

ГОЛАВЛИК И ТРЯСОГУЗКА

– Нехорошо, Голавлик: глаза таращишь, а не здороваешься. Будто в рот воды набрал!

– Фу-ух-буль-буль! Ох, погоди. Не воды набрал, а воздуху глотнул нечаянно. Никак теперь не отдышусь!

ПУНОЧКА И БАРСУК

– Ох-ох, это что за птица передо мной?

– Я Пуночка-подорожничек. А ты кто?

– А я Барсук-землекоп. Чего это я тебя раньше не видывал?

– Не знаю. Я осенью тут пролетала.

– Ну а я спать осенью завалился. Сейчас вот первый раз из норы вылезаю.

– А я последний раз тут бегаю. Мое гостеванье у вас кончилось, на север лечу. Прощай, до новой зимы!

ФИЛИН И ЗЯБЛИК

– Сиди, не бойсь… Я тебя, Зяблик, не трону. Я тебя спросить хочу.

– О чём, Филин?

– Обида у меня. Ну, понимаешь, весна пришла, радостно. Все птицы петь взялись. И всем ихние песни по душе.

И синиц хвалят за пенье, и овсянок, и тебя, Зяблика.

– А что, у меня песенка хорошая! Фью-фью-фью – ди-диди – ля-ля-ля-вичиу!

– Пускай хорошая. Но ведь и я по весне запел, и я стараюсь. А меня никто слушать не хочет…

– А как ты поёшь-то?

– Да очень славно, очень приятно: Пу-гу!.. Пу-гу!.. Постой, куда ты?! И этот улетел… Чем моя песня не нравится?!

ДУБ И ВЕРБА

– Послушай, Дубочек. Я проснулась и не понимаю: сейчас весна или осень?

– Конечно, Вербочка, весна. Ранняя, но весна.

– А почему же ты стоишь в жёлтых листьях, совсем как осенью?

– Ты ещё махонькая, оттого и не знаешь… Я не простой Дуб, я – зимний. На зиму листья не сбрасываю, в золотой шубе красуюсь. А листопад у меня – весною.

– Ну, как неинтересно! Все весной одеваются, а ты раздеваешься. Будешь голышом стоять.

– Нет, не буду. Старые-то листья почему падают? Под ними молоденькие почки зашевелились, разбухать начинают, места себе требуют. Скину я прошлогоднюю шубу и сразу новой зеленью оденусь. Хоть я и зимний, а весны тоже не пропущу.

СОСНА

Далеко-далеко внизу, у корней моих, ручеёк в траве позванивает.

Вровень с поясом берёзки да осинки стоят.

До плеч моих только ели старые дотянулись.

А выше головы моей только лишь облако ходячее в синем небе.

Вот я какая, Сосна!

Не по мне коротышкой быть, в тени сидеть, – свет люблю, ясное небушко. Хочу, чтоб голова была солнцем обрызгана!

Я бы ещё не так вымахала, но ведь мы, деревья, не круглый год растём. Я вот только два весенних месяца кверху тянусь, а там – стоп! Всё. Другими делами надо заниматься: шишки завязывать, хвою обновлять, почки новые закладывать. Зато и вырастаю же я за эти два месяца… Будто подпрыгиваю!

Откуда силы берутся? А ведь я не одна. Наш сосновый бор – вроде большой семьи. У всех сосен корни под землёй связались между собой, срослись, стали общими.

Люди, бывает, спилят Сосну, а пенёк еще долго не умирает, даже подрастает чуток. Это мы, соседки, его поддерживаем, соки гоним.

Вместе-то – лучше! Растём наперегонки, друг дружке помогаем, одна другую поторапливаем.

Этак и до неба добраться можно!

ВЫДРА И БОБРЫ

– Ты чего тут?

– А ты сам чего?!

– Я, Бобёр, на этой речке живу.

– А я, Выдра, сама тут жить надумала. Ступай прочь! Да поторапливайся: у меня лапы крепкие, у меня зубы вострые, нелегко со мной спорить-артачиться.

– Я бы ушёл, да как быть с родичами? Вон хатка, – видишь? Там ещё шестеро бобров живут. Давай-ка я их кликну, да вместе и побеседуем.

– Что ты, что ты, хозяин! Пошутила я. У меня лапки слабенькие, зубки тупенькие, где уж мне с семерыми бобрами беседовать. До свиданьичка!

ДЯТЕЛ, ЗАЙЦЫ И МЕДВЕДЬ

В лесу начал снег таять, полая вода поднялась и затопила медвежью берлогу.

Проснулся Медведь – ахти, горе какое! – под брюхом лужа, лапам холодно, даже на загривке шерсть намокла… Выскочил наружу, трясётся, зубами стучит.

А снаружи-то не слаще. Со всех деревьев капает, ручьи бегут с пригорков, на полянах озёрца разлились. Ступить посуху некуда!

Шлёпает Медведь по воде – злой-презлой, рычит:

– Тьфу, ты, пропасть, что за житьё пошло!.. Зиму спать было скверно, а просыпаться – н а тебе! – ещё хуже… За что же такое наказанье?!

И вдруг слышит – песенка. Кто-то задорно так выводит:

Тук-тук, трясётся сук,
Тук-тук, несётся стук!
Фыр-фыр, шестнадцать дыр,
Др-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р!..

Задрал Медведь голову и увидел на берёзе Дятла в красной шапочке. Опёрся Дятел на свой хвостик-подпорку, носом по берёзовой коре бьёт, хихикает, – уж так-то доволен!

– Ты чего, долгоносый, распелся? – спрашивает Медведь.

– А как же не петь-то, дедка? Весна пришла!..

– Ну и чего хорошего?

– Да ты, видно, не проснулся ещё! Весна-красна, понимаешь?!

– Тьфу, пропасть! Да чем она тебе так приглянулась?!

– Как чем? Нынче каждый день – праздник, на каждом сучке – угощенье. Вот я на берёзу прилетел, дырочек в коре наколотил – стук! стук! – и гляди-ка. Сладкий сок из них капает. Пей вволю да Весну-красну похваливай!

– Кому сладкий сок, а кому водичка холодная, – Медведь говорит. – Замолчи, не дразни, без тебя тошно.

Через кустик прыг-нем,
Через кочку скок-нем,
Вперёд – назад,
вперёд – назад!

Подошёл Медведь поближе – видит: на поляне зайцы играют, друг за дружкой гоняются. До того развеселились, что ничего вокруг себя не замечают.

– Цыц, косые! – рявкнул Медведь. – Что за кутерьма?!

– Весна ведь, Дедушка! Весна-красна!

– А вам-то какой от неё прок?!

– Да как же, дедушка! У нас что ни день, то праздник, на каждом шагу – угощенье. Вот на эту полянку прибежали, а тут уже зелёная травка проклюнулась, позубрить её можно… Как же Весну-красну не хвалить да не славить?

– Кому травка, кому грязь да слякоть, – Медведь говорит. – Брысь отсюда, не бередите мне душу, окаянные…

Дальше побрёл, шлёпает по лужам лапами. А чем дальше в лес, тем больше песен и плясок. Все жители – от малых пичужек и до больших зверей – радуются великой радостью, вешний праздник празднуют. Звенит лес, гуляет!

Сел Медведь на сухом пригорочке, лапой подперся, загоревал:

– Как же так… Всем в лесу хорошо, мне одному нету радости. Нешто я хуже всех?

И тут из-за облачка солнышко выглянуло. Пригрело Медведю спину, над мокрой шкурой парок завился. Закряхтел Медведь от удовольствия, бока подставляет. Так приятно после холодов-то погреться!

От тёплой земли тоже парок пошёл. Потянул Медведь носом – пахнет!.. Знакомым, сладким!

Начал землю рыть, дерновину отворотил – а там корешки завиднелись. Как же он про них-то забыл?! Ведь приходилось лакомиться, весною-то корешки сочны, сахаристы – не найдёшь лучше угощения!

Роет Медведь землю, чавкает, сопит, – ух, развеселился!

Потом слышит: песенка. Выводит кто-то:

Ох, ох, обед неплох,
Левый бок – на припёк,
А за ним – правый бок,
Под собой не чую ног,
Спасибо, Весна,
разутешила!

Оглянулся – нет никого. А песня совсем рядышком была!

Не сообразил сразу-то, что это сам распевать начал.

Вот как Весна угодила!

ДУБ

Посадил ты меня в землю, а теперь обижаешься – отчего, дескать, медленно Дуб растёт?

Невдомёк тебе, что расту я в обе стороны.

Кверху стволик тянется с веточками.

А вниз – становой корень уходит, землю буравит.

И корень этот куда длинней, чем ствол. И работа у него тяжёлая – землю раздвигать, до глубокой воды добираться…

А вот как доберётся, укрепится, начнёт воду качать, – тогда и я пойду в рост. Будет у меня веток – сотни, листьев – тыщи, желудей – тьма-тьмущая…

И стоять буду крепко. Как дуб!

ЗЕМЛЕРОЙКА И СКВОРЕЦ

– Скворец, Скворец, это чей такой дворец?

– Это мне люди скворечник построили.

– За что?

– Видать, есть за что.

– Непонятно… Я ведь тоже насекомышей ловлю, гусениц извожу, людям пользу приношу. Да побольше, чем ты! Отчего же меня не чествуют?

– Из-за малого, сестрица, – из-за песенки!

ЖУРАВЛЬ И УТКА

– Что хромаешь, Журавель?

– Вчера на болоте плясал, серы крылья отмахал, долги ноги оттоптал…

– А куда ж ты торопишься?

– Да опять на болото. Там ещё пляски наши не кончились!

ГЛУХАРЬ И СОРОКА

– Глухарь, охотник идёт!

– Тэке-тэке-тэке.

– Глухарь, слышишь? Оглох, что ли?!

– Тэке-тэке-вжжиу… Ась? Кто? Чего? Я ведь, когда пою, – ни чего не слышу.

– Охотник, говорю, идёт!

– Ах ты, ёлки-сосенки, верно ведь! Спасибо, Сорока, выручила. А то спета была бы моя песенка!

ВОЛЧЬЕ ЛЫКО

– Какой славный кустик, какие красивые цветочки! Можно тебя сорвать и домой унести?

– Нельзя!

– Можно тебя в садик пересадить?

– Нельзя!

– Почему же, миленький?

– Я не миленький! Я злющий-презлющий, кусачий да ядовитый, страшный да опасный, и звать меня – Волчье Лыко!

СМОРЧОК И ПОДСНЕЖНИК

– Сморчок, ты уже старичок?

– Какой я старичок, если мне два дня от роду!

– А почему же ты морщинистый, дуплястый, горбатенький?

– А это у нас, сморчков, краса такая особенная!

ПРОХОЖИЙ И ЛЯГУШКИ

– Чу, бубенцы на дороге звенят!

– Это не бубенцы.

– Чу, роднички в овраге побулькивают!

– Это не роднички.

– Чу, дальний гром погромыхивает за лесом!

– Это не гром.

– Да что же это такое?!

– Это мы, лягухи, в канаве урчим.

ЗАЯЧЬЕ СЕМЕЙСТВО

На берёзовой опушке лесные мамы хвалились друг перед другом своими детками.

– Ах, какой у меня сын! – сказала мама Олениха. – Наглядеться на него нельзя. Копытца точёные, ножки пряменькие, шейка высоконькая… Лёгонький, как ветерочек!

– М-м-м, сын, конечно, неплох, – сказала мама Барсучиха. – Но куда ему до моих деточек! Уж такие они нарядненькие, такие разумненькие! Родились в марте, в апреле уже глазки открыли, а нынче – поверите ли? – даже из норы выбегают…

– А сколько их у вас? – спросила Олениха.

– Уж, конечно, не один и не два. Целых три!

– Можно вас поздравить, – сказала мама Ежиха. – Но всё-таки моих деток с вашими не сравнить. У меня их – пять душ! И вы знаете, у них уже шёрстка появилась… и даже иголочки твёрденькими становятся… Ну, не чудо ли?

– Хрю! – сказала мама Кабаниха. – Пять – это хор-рошо. Ну, а что вы скажете, если их – десять?

– А у кого их десять?! – поразилась мама Ежиха.

– Хрю-хрю… У меня! Ровно десяточек, и все как один… хрю!.. мохнатенькие… хрю!.. полосатенькие… хрю!.. повизгивают этак тоненько, как птички… Где ещё такое семейство найдёшь?

Не успели мамы согласиться, как вдруг с поля раздался голос:

– У меня семейство получше!

И на опушке появилась мама Хомячиха.

– Ну-ка, – сказала она, – попробуйте догадаться, сколько у меня деток!

– Тоже десять! – хрюкнула мама Кабаниха.

– Двенадцать? – спросила мама Барсучиха.

– Пятнадцать? – шепнула мама Ежиха и сама испугалась, назвав такое большое число.

– Как бы не так! – сказала мама Хомячиха. – Подымайте выше! У меня деток – восемнадцать душ, во сколько! И чего там болтать про шёрстку, про глазки, – это всё пустяки. Мои детки уже работать ^начали. Даром что малы, а уже каждый себе норку копает, жильё готовит. Представляете?

– Да, ваше семейство – самое замечательное! – признали все мамы. – Вы подумайте: восемнадцать деток-работничков!

Долго бы ещё удивлялись мамы, если бы на опушке не появилась Зайчиха.

Хвалиться она не стала, шла тишком-молчком.

Никто не узнал бы, сколько у неё деток, если б мама Олениха не спросила:

– Ну, а сколько душ в вашем семействе?

– Не знаю, – сказала Зайчиха. – Кто ж их считал… Может, – сто, может, – тыща, а может, – и ещё больше.

– Как так?! – подскочили мамы. – Не может быть!!.

– У нас именно так и бывает, – сказала Зайчиха. – Мы со своими детками не привыкли нянчиться. Рождаются зайчата, мы их разок покормим, а потом где-нибудь под кустом оставим – и до свиданьица!

– Зачем же? Как безжалостно! – закричали мамы.

– А затем, что так – лучше. Затаятся зайчата под кустом, притихнут – и ни волк, ни лиса их не найдут. А будь мы рядом, так навлекли бы на них беду.

– Но ведь они же маленькие!

– Маленькие, да удаленькие. И прятаться умеют, и видят зорко, и слышат чутко. Да и шубки у них тёпленькие.

– А кто же их кормит-то?

– Да любая Зайчиха, которая встретится. У нас ведь нету чужих деток, все – родные. Нынче я одного покормлю, завтра – другого. Вот и выходит, что все зайчата в лесу – из моего семейства. А сколько их, – никто не ведает. Может, – сто, может, – тыща, а может, – и того больше. Посчитайте, попробуйте!

И тут уж все мамы поняли, что всё-таки самое удивительное семейство в лесу – заячье.

ВОРОНА, УТКА, ТЕТЕРЕВ, БЕКАС, ЛЯГУШКА И МАЙСКИЙ ЖУК

Майский Жук летит над лесом, как пуля, гудит:

– У-убью-ю-у-у!

Лягушка на болоте испугалась, спрашивает:

– Кого? Кого?

Бекас, лесной барашек, заблеял:

– Меня-я?

Тетерев на лугу сердито бормочет:

– А за что? А за что?

Утка на озере кричит:

– За зря! За зря!

Ворона завопила:

– Кар-раул!

А Майский Жук об дерево – хлоп! – и сам убился.

МЫШЬ-МАЛЮТКА И ПЕНОЧКА

– Я, Мышка.

– Вот смешно! Мышка, а жить высоко устроилась, на кустике!

– А я не простая Мышка. Я Мышь-малютка, хорошо лазать умею, со стебелька на стебелёк путешествую, с веточки на веточку карабкаюсь, семена собираю. Тут у меня и стол, и дом. Где же мне гнёздышко вить, как не на кустике?

– Терем-теремок, кто в тереме живёт?

– Я, Птичка.

– Вот смешно! Птичка, а жить на земле устроилась, в травке!

– А я не простая птичка. Я Пеночка-весничка, живу на лесных полянах да на зелёных лужках, всяких насекомышей ловлю. Тут у меня и стол, и дом. Где же мне ещё гнёздышко устраивать?

ГДЕ ЖИВЁТЕ, ВОРОБЬИ?

– Чив-чив, мы скворечник заняли.

– Чив-чив, мы в печной трубе поселились.

– Чив-чив, мы на чердаке устроились.

– Чив-чив, мы в чужом дупле ухитрились осесть.

– Чив-чив, мы за стрехой присоседились.

– Чив-чив, мы в поленнице гнездо свили.

– Чив-чив! А мы на столбе живём, в ГР-РОМКО-ГОВОР-РИ-ТЕЛЕ!!

КРОТ И ЗАЯЦ

– И чего ты, Крот, после дождя ходишь, лапы в лужах мочишь?

– А когда же ходить?

– Когда земелька сухая. Тогда бегать хорошо, скакать ловко, – одно удовольствие!

– Эх, торопыга… Разве я бегать да скакать выхожу? После дождя земляные черви на свет показываются. Чем их под землёй ловить, лучше по лужам пройтись… Лапы мокрые, зато – обед сытный!

КОЗА И ЖАВОРОНОК

– Коза, бесстыжие глаза, ты мой дом съела!!

– Вот тут в траве гнёздышко было! Я его из травинок свивал, соломкой переплетал, собирался птенчиков выводить..

– Будет плакаться-то. Новый дом построишь. А этот мне чего-то вкусненьким показался.

ЛЯГУШКА И ОКУНЬ

– Икра-то моя какова! Икра-то моя какова!

– Хороша твоя икра, квакушечка.

– А ты почём знаешь, Окунище?

– Только что её отведал. Ух, хороша!

СИРЕНЬ И СОСНА

– Фи, какая пыль поднялась!. Мои махровые цветы запачкаются!

– Что ты, это не пыль.

– Типичная пыль, я же знаю! Фи!..

– Это моя сосновая пыльца по воздуху летит. Ты, Сирень, зацвела, и мне тоже срок наступил.

– Как ты можешь равняться со мною, стоеросовое дерево! У меня цветы небывалые, каких и в природе нет; я – королевская, я – садовая, я – гибридная! А твои так называемые цветки и не увидеть невооружённым глазом!