Екатерина Александровна Гордеева. Родилась 28 мая 1971 года в Москве. Советская и российская фигуристка, выступавшая в парном катании с Сергеем Гриньковым. Двукратная чемпионка Олимпиады (1988 и 1994), четырёхкратная чемпионка мира, трёхкратная чемпионка Европы и трёхкратная чемпионка мира среди профессионалов. Заслуженный мастер спорта СССР (1988). Заслуженный мастер спорта России (1994).

Отец - Александр Алексеевич Гордеев, танцор в ансамбле Моисеева.

Мать - Елена Львовна, журналист, работник ТАСС.

Имеет младшую сестру Марию (разница в возрасте 4 года).

Семья жила в Москве на Калининском проспекте.

С 3-х лет стала заниматься фигурным катанием в ДЮСШ ЦСКА. Начинала как одиночница, но ее прыжки были недостаточно сильными и в 1982 году ее поставили в пару с Сергеем Гриньковым. Ей тогда было одиннадцать, а ему - пятнадцать. Их тренером стал Владимир Захаров.

С осени 1983 года с парой стали работать тренер Надежда Шеваловская (Горшкова) и хореограф Марина Зуева. На чемпионате мира среди юниоров в декабре 1983 пара стала шестой, а в 1984 - первой.

На турнире Скейт Канада 1985 года Шеваловская включила в программу рекордный для пар того времени прыжок тройной сальхов, однако Гордеева упала.

С осени 1985 года пару взялся тренировать Станислав Жук. Под руководством этого тренера Гордеева и Гриньков выиграли в январе 1986 года серебро на чемпионатах СССР и Европы, а 19-го марта - золото на чемпионате мира в Женеве. Екатерина стала самой юной чемпионкой мира в истории.

В 1986 году была развёрнута кампания по дискредитации Станислава Жука. В ЦК КПСС поступило письмо, подписанное Анной Кондрашовой и Мариной Зуевой, а также рядом фигуристов (в т.ч. Гордеевой и Гриньковым) в котором прославленный тренер был обвинен в «аморальном поведении». Никаких доказательств подписанты предоставить не смогли, однако Жука, в конечном счёте, всё же отстранили от тренерской работы.

И в июле 1986 года пара перешла тренироваться к Станиславу Леоновичу, а хореографом вновь стала Марина Зуева. На чемпионате Европы в Сараево у Сергея оторвалась штрипка, и судья Б. Райт (США) дал свисток и остановил музыку. Пара завершила программу без музыки, но оценки выставлены не были. От предложения повторно откатать программу в конце соревнований спортсмены отказались, получив дисквалификацию. На чемпионате мира в Цинциннати они снова были первыми. На обоих чемпионатах исполнили подкрутку в четыре оборота.

В ноябре 1987 года Екатерина получила на тренировке травму - сотрясение головного мозга. Пара пропустила чемпионат СССР.

Далее они выиграли чемпионат Европы, а 16 февраля 1988 года стали олимпийскими чемпионами: обе программы были доведены до совершенства. Произвольная (на музыку Мендельсона, Шопена и Моцарта) считается шедевром в истории фигурного катания. Были идеально исполнены все элементы, в том числе каскад двойной аксель - двойной тулуп, оба выброса и три поддержки, все на одной руке. В одной из них, впервые в истории, было выполнено вращение в обычную сторону, затем последовал спуск партнерши, вновь подъем и вращение в другую сторону. Пораженные судьи поставили 14 оценок 5,9 и 4 - 5,8.

На чемпионате мира 1989 года за абсолютно чистые короткую и произвольную программы пара получила у судей все 9 первых мест.

Однако на чемпионате мира 1990-го победа им досталась с трудом. В короткой программе ряд судей посчитали спирали не соответствующими требованиям и снизили оценку на 0,2 балла. В произвольной Екатерина оступилась на тройном тулупе, а в комбинации прыжков двойной аксель - риттбергер - ойлер - двойной сальхов исполнила лишь одинарный аксель - риттбергер (Сергей сделал все прыжки). В итоге обыграть соперников удалось с преимуществом лишь в один судейский голос.

В 1990 году фигуристы ушли из любительского спорта к Татьяне Тарасовой в театр на льду «Все звёзды».

В 1991-92 годах пара успешно выступала на профессиональных чемпионатах мира.

В 1993 году Международный союз конькобежцев и Международный олимпийский комитет разрешили фигуристам-профессионалам вернуть любительский статус и принять участие в Олимпийских Играх.

Воспользовавшись новыми правилами, Гордеева и Гриньков перешли в любительский спорт и выиграли чемпионат России, Европы и Олимпийские игры в Лиллехаммере.

Гордеева и Гриньков - "Лунная соната" (Олимпиада-1994)

Затем они вернулись в профессиональный спорт. 20 ноября 1995 года во время тренировки в Лейк-Плесиде Сергей Гриньков получил обширный инфаркт и скончался в больнице.

В феврале 1996 года Екатерина вернулась на лёд. В том же году она выпустила книгу «Мой Сергей», подготовленную с помощью профессионального автора, в память о Сергее Гринькове. В 1998 году канал CBS снял по ней документальный фильм, затем была издана вторая книга «Письмо Дарье».

В 1998 году Гордеева заняла второе место на профессиональном чемпионате мира.

В 2000 году она закончила участие в соревнованиях, но продолжила выступления в ледовых шоу. Во многих шоу исполняла парные элементы с такими партнёрами, как Артур Дмитриев, Антон Сихарулидзе, Дэвид Пеллетье и Джон Циммерман.

В сезоне 1998-99 годах выступала в «Звёздах на льду» в квартете с Ильёй Куликом, Еленой Бечке и Денисом Петровым, а в 1999-2000 году - в паре с Ильёй Куликом.

В 2008 году участвовала в шоу Первого канала «Ледниковый период-2» в паре с актёром Егором Бероевым, с которым одержала победу.

Принимала участие и в гастрольном туре по городам России и ближнего зарубежья, организованном Ильёй Авербухом.

Рост Екатерины Гордеевой: 157 сантиметров.

Личная жизнь Екатерины Гордеевой:

Первый муж - партнер по выступлениям . Они поженились 20 апреля 1991 года, а 28-го апреля - обвенчались. 11 сентября 1992 года в Морристоуне (штат Нью-Джерси, США) у них родилась дочь Дарья.

Это случилось на одной из обычных тренировок при подготовке к туру по 50 городам США в Лейк-Плесиде Сергею вдруг стало плохо. Катя подумала, что это из-за боли в спине, которая беспокоила его в последнее время. Его отвезли в госпиталь, и пока Катю расспрашивали о том, были ли у Сергея раньше проблемы с сердцем, к Кате подошла женщина-доктор и сказала, что они сделали все возможное, но не смогли спасти Сергея. Артерия, по которой текла кровь к сердцу, была заблокирована. Оказывается, в генах Сергея была заложена предрасположенность к сердечной болезни.

Екатерина Гордеева. Любовь на всю жизнь

Второй муж - Илья Кулик, российский фигурист, заслуженный мастер спорта России, Олимпийский чемпион. Поженились 10 июня 2001 года. 15 июня 2002 года в Лос-Анджелесе у них родилась дочь Елизавета.

В 2008 году ходили слухи о романе Екатерины с актером во время их участия в шоу «Ледниковый период-2». Пара не только слишком фривольно вела себя на льду, но их регулярно видели вместе в отелях и ресторанах. Эти отношения развивались на фоне слухов о разладе в семьях Екатерины и Егора.

В то же время выдвигались версии, что это был пиар-роман с целью привлечь внимание публики к проекту «Ледниковый период».

Достижения Екатерины Гордеевой (в паре с Сергеем Гриньковым):

Олимпийские игры: золото (1988, 1994);
Чемпионаты мира: золото (1986, 1987, 1989, 1990), серебро (1988);
Чемпионаты Европы: золото (1988, 1990, 1994), серебро (1986);
Чемпионаты России:
Чемпионаты СССР: золото (1987), серебро (1986);
Skate Canada International: золото (1986, 1994), серебро (1987);
NHK Trophy: золото (1990);
Профессиональные чемпионаты мира: золото (1991, 1992, 1994), серебро (1990).

Имеет государственные награды: Орден Дружбы Народов (1988); Орден «За личное мужество» (1994 год) - за высокие спортивные достижения на XVII зимних Олимпийских играх 1994 года.

Папа – Николай Солодников, журналист

Мама – Катерина Гордеева, журналист, автор документальных фильмов

Дети:

Саша – 5,5 лет

Гоша – 4,5 года

Яша – 9 месяцев

«Первый ребенок – это счастье»

– Катерина, вы думали, что станете многодетной мамой? Какой будущая семья представлялась в детстве?

– Представления всё время менялись. Вначале я почему-то мечтала о 12-ти детях. И очень четко знала, что у меня будет старший сын Вася. Вот не знаю почему, но какая-то уверенность такая была. Потом количество планируемых детей уменьшилось вдвое.

А потом я вообще стала мечтать о том, как проживу всю жизнь прекрасно и одиноко… В гостиницах!

И, надо сказать, такой образ мне казался идеальным довольно долгое время. Отчасти именно он воплотился в жизнь: до 33 лет я много работала – тележурналистом, репортером. И вся моя жизнь состояла из перелетов, гостиниц, съемок и снова перелетов… Мне это очень нравилось. Я не была замужем и не собиралась. И даже как-то не думала в эту сторону. Сейчас мне 38. Я совершенно счастливо (страшно сказать, идеально!) замужем, у меня трое детей. Это как раз из серии «посмешить Бога».

– Какие представления из прошлого кажутся сейчас смешными?

– Я недавно сокрушалась как раз о том, что больше всего на свете люблю и ценю одиночество. До появления детей я всегда отдыхала одна: не с подругами, не с кавалерами, ни с кем. Одна. И была совершенно счастлива. А сейчас у нас дома в душ и туалет очередь: так много народу развелось…

– Что вы в свою семью взяли из семьи родителей, а что не хотели бы повторить?

– Это очень трудный вопрос, на который мне не хотелось бы отвечать. Я очень люблю папу и маму, они очень любят меня, у нас крайне непростые отношения, а мое детство – это очень большая травма, которую я, если честно, не пережила до сих пор.

– Как вы познакомились с мужем?

– Мы познакомились с Колей 19 июля 2013 года. С тех пор всегда отмечаем дома все 19-е числа. Хотя я всегда дрожу утром 19-го, а вдруг он забудет? Но он всегда помнит и умудряется каждый раз дарить мне цветы новым удивительным способом.

Всё началось за пару месяцев до личного знакомства. Мне позвонил молодой человек из Петербурга. Представился организатором «Открытой библиотеки » и предложил на фестивале этой самой «Открытой библиотеки» представить свою (тогда только что вышедшую) книгу «Победить рак» и встретиться с читателями. И я согласилась.

Был довольно забавным путь в Питер в тот день (я летела из Болгарии через Ригу и митинг в поддержку Навального), но то петербургское утро было совершенно феноменальным: почти тосканские пуховые облака, яркое солнце, звенящий воздух над Фонтанкой, вдоль которой я шла, что-то напевая про себя и совершенно не представляя, что, когда дойду, встречу свою судьбу, и что не пройдет и года, как мы будем вместе ходить вдоль этой самой Фонтанки и держаться за руки. Но ровно так и получилось.

– Как изменило вашу жизнь появление в ней первого ребенка?

– Первый ребенок – это счастье. Это понимание абсолютного счастья того, что тебя любят безо всякой видимой причины.

Тебе улыбаются, потому что ты есть. Ты – свет, ты – тепло. Ты – безусловная мама. И этот вот комок – он твой.

Надо сказать, я была отчаянной мамой с Сашей: я ее закаляла, таскала в гости, на концерты и на огромные сельские итальянские праздники (первые три месяца Сашиной жизни прошли в Италии). И это было невероятно круто: мы не расставались ни на минуту. Потом стало сложнее: чем больше детей, тем на большее количество частичек ты разрываешься.

– Считается, что с первым ребенком сложнее …

– По-моему, как раз совсем наоборот. Я с каждым ребенком становлюсь всё более боязливой, осторожной, мнительной…

Для меня было невероятно вначале думать, что вот есть Саша, а теперь родится кто-то еще. И как в моем сердце хватит места? И все Гошины роды я проплакала над Сашиными фотографиями. Когда появлялся на свет Яша, я всё думала, как же я расскажу Саше и Гоше, что вот есть еще кто-то, кого я могу любить. Да и как полюблю? Ведь у меня уже есть Саша и Гоша. А теперь они все в моем сердце. И оно – огромное.

И это какая-то фантастическая эластичность, которую Бог дает родительским душам и сердцам: вмещать в себя всех, успевать обо всех побеспокоиться, поплакать, посмеяться.

«Я – классическая еврейская мамаша»

– Что приносил с собой каждый следующий ребенок?

– Новый опыт, новые знания, новое понимание того, на что ты способен…

Я – классическая еврейская мамаша: со всеми вытекающими страхами, переживаниями, наседочностью и так далее. Мне кажется, что мне послали так много детей как раз потому, что одного я бы точно задушила своей любовью. А так – внимание рассредоточено. И я просто не успеваю умучить их насмерть.

Саша – самая старшая. Она принцесса, королевишна, настоящая блондинка, любительница историй про головокружительную любовь, которую она очень по-своему понимает: «Мама, а он в нее вженился?», балерина, певица и горячая поклонница Жанны Агузаровой. Требует покрасить волосы в розовый цвет. Думаю, скоро покрасим.

Саша – самая нежная девочка на свете. Саша – лучшая помощница, друг, няня для Яши (в ее пять лет ее можно оставить с Яшкой в комнате или попросить что-то с ним сделать и последить, я считаю, что это круто и часто этим пользуюсь). Саша имеет дома прозвище Саша-Сахарок за невероятную нежность и умение найти правильные сладчайшие слова, когда кому-то грустно или одиноко.

Гоша – боевой философ. Это человек, который собирается последовательно стать футболистом, врачом, диктором и офицером, умеет задавать до 30 вопросов в минуту, обладает феноменальной памятью. Вся семья обращается к Гоше за подсказкой, когда надо что-то или кого-то вспомнить, а «Денискины рассказы» или рассказы Носова, или, с недавнего времени, истории про Тома Сойера Гоша цитирует дословно, целыми страницами.

Гошаня рассуждает на самые разные темы от «почему злые люди распяли Христа, и как у Него получилось их спасти» до «как дышит подводная лодка», «кто живет на Луне», «где ночует Мора» и так далее.

Яшке год. Это удивительный человек-улыбка. Иногда он даже улыбается, когда плачет, чтобы люди не расстраивались. По-моему, он уже умеет говорить «мама» и «папа», лаять собакой и цокать лошадью, но делает это не по просьбе, а исключительно по собственному желанию.

«Не верьте байкам психологов»

– Как справляетесь с ревностью среди детей?

– Нам повезло. У нас – уникальные дети, которые обожают друг друга и стоят друг за друга горой. Гоша может предложить наказать себя вместо Саши, потому что «я же мужчина». Саша была первой, кому я рассказала, что будет еще один человек – Гоша. Гоша и Саша узнали о том, что будет третий ребенок – Яша – одновременно с папой Колей. Они разговаривали с Яшей. Они готовились к его появлению.

Я страшно переживала в роддоме: как же там мои дети, как они примут Яшку, простят мое отсутствие и так далее. Когда я вышла из роддома, то Яшу позади меня нес наш дедушка. Я бросилась к детям. Они посмотрели на меня в недоумении: «Мам, привет, а Яшка где?» И с тех пор Саша – лучшая няня и помощница, Гоша – напарник по играм и «развлекалочка».

Я страшно благодарна детям за то поразительно бережное отношение друг к другу, которое они каким-то образом в себе воспитали и нам демонстрируют. Я под огромным впечатлением всё это время.

– Как дети вписывались в ваш рабочий ритм?

– Это всё крайне сложно. Не верьте психологам, которые, агитируя за многодетность, станут рассказывать вам байки о том, что вы сможете сохранить привычный ритм и продуктивность работы. Нет.

Не верьте психологам, которые, ратуя за грудное вскармливание, рассказывают байки о том, что лактация не снижает активность мозга. Снижает. И когда тебе надо кормить, думать не получается ни о чем другом.

Программа материнства – это не та программа, которая настраивает на рабочий лад и позволяет снимать сюжеты, писать книги, монтировать фильмы. Всё это приходится делать усилием воли и включением каких-то крайне непростых для всей семьи эгоистических рычагов: мне надо работать, я должна дописать (доснять, домонтировать), я не собиралась работать мамой и никому этого не обещала. Со скрипом, но это действует.

– Как родители реагировали на очередную беременность?

– Тяжело, но в итоге все рады.

– Беременность – это гормональные изменения, нервозность. Как справлялись с детьми, с бесчисленными рабочими обязанностями?

– Нормально. Единственное, что было очень тяжело – это то, что в какой-то момент приходится переставать таскать старших на руках. Я очень чувствительна к тактильным ощущениям и считаю их страшно важной частью общей жизни и даже воспитания. Невозможность взять плачущего ребенка и нести на руках – убийственна для меня. Или схватить двоих и кружить… С гормональной точки зрения во время беременности тяжко писать «деньгособирательные» заметки.

Надо сказать, что я и в обычной жизни иногда плачу и когда беру интервью, и когда пишу… А тут всё обостряется.

– У старших совсем маленькая разница в возрасте – какие здесь были сложности?

– Все, которые возможны. Когда родился Гоша, Сашка впала в младенчество. До того крайне спокойный и беспроблемный ребенок, она стала плакать по ночам, едва начав ходить, как будто бы разучилась… Это был такой локальный ад, если честно. И мы, как цыгане, спали все вместе, возвращали Сашке ее младенчество. Ну а потом всё прошло. И начались обыкновенные проблемы с погодками, когда один – ползет, а другой – бежит.

– Когда дети болеют, а вы не рядом – как справляетесь с ситуацией? Руководите дистанционно?

– Да. Но удивительным образом, тьфу-тьфу-тьфу, всё самое серьезное случается, пока я рядом. О том, как всё это могло бы быть, мне страшно даже думать.

«Все мои беременности – это страшный страх»

– Родительство делает человека уязвимее – открывает некую болевую точку. В какой момент вы почувствовали это?

– Когда не смогла слушать об абортах. В целом я всё понимаю. И полагаю, что это право женщины решать. И никогда ни за что не осужу ни одну женщину, решившую сделать аборт. Но я глубоко убеждена: относиться к аборту как к медицинской операции может только женщина, никогда не имевшая детей. Для любой другой это невероятная драма.

– Вы, в силу профессии, видите много детей, которым плохо, которым порой не удается помочь. Эти знания порождают страх уже за собственных детей?

– Мой муж как-то сказал, что ввиду специфики моей профессии и круга, в котором я общаюсь, для нас рождение здоровых детей – это скорее исключение, чем правило. Все мои беременности – это страшный страх.

Все мои дети, их младенчество – это бесконечное пересчитывание пальчиков, перещупывание головы, заглядывание в глаза.

При этом от ребенка к ребенку я становлюсь не смелее, а наоборот – заполошнее. И ничего не могу с собой поделать.

– От чего устаете? Когда кажется, что вот – уже никак, и руки опускаются?

– От всего устаю. От домашней работы, от «мамства», от бессонных ночей. Но это нормально, нет? Я честно говорю об этом. Потому что зачем врать.

Недавно было смешное. Мои дети ответили в садике на вопрос: кем работает ваша мама – без запинок – доктором! Я дома провела ликбез. Мол, нет, мама снимает кино, пишет книги, пишет репортажи, берет интервью, мама писатель и журналист. На следующий день у Гоши загноился палец. Мы проводили ему целую операцию на этом пальце: распарить, обработать, вскрыть… Гоша: «Мама, ну вот видишь, ты полечила мне палец, значит, ты всё же доктор!»

Еще через день я, сварив с утра борщ, пожарив котлеты и параллельно соорудив завтрак, жалуюсь: вот, мама много училась, много работала, строила планы, а в итоге остаток жизни проведет у плиты… Гоша: «Мама, то есть ты не просто доктор, ты еще и повар, какое счастье». Ну как тут опустятся руки? Нет, они не опускаются.

«Мы говорим друг другу: «Я тебя люблю»

– Откуда берете силы и вдохновение?

– Всё оттуда же: мы все. Мы иногда хохочем за ужином, изображая друг друга. Мы иногда валяемся, дурачимся, пижамно-наплевательски проводим утра, обнимаемся, валяемся по полу и много чего еще.

И это счастье: все любят и любимы, все хохочут, все – мои. И муж, и дети. Все вместе и каждый в отдельности. По сравнению с этим всё остальное не больше наперстка. Неважное всё. А это – это моя вселенная.

– Работа требует много сил и внимания, дети – каждый – требуют много сил и внимания. Как делаете, чтобы хватило на всех и на всё?

– Я легко переключаюсь. И дети – это отдых от работы, а работа – отдых от детей. Другой вопрос, что одновременно услышать и всё исполнить, что просят – нереально. Приходится устанавливать очередность. Но это дело такое… все всё у нас понимают: Яша – маленький, Саша – девочка, Гоша – необычный ребенок.

– Есть у вас в семье какие-то ритуалы, традиции?

– Вечером Яшка целует старших, прежде чем удалиться спать. Потом папа старшим читает: Твена, Носова или Драгунского, или стихи. За ужином мы дурачимся на разные голоса. По тысяче раз в день (если выходной) и значительно меньше (если будни, потому что садик) – мы целуемся, обнимаемся, тискаемся.

Мы говорим друг другу «я тебя люблю», и это важно. Иногда на ночь мы придумываем и рассказываем друг другу СТРАШНЫЕ истории по очереди, чтобы выпустить страхи. Мы с мужем рассказываем детям идиотские анекдоты и истории своего детства и еще часто играем в «а когда я был маленький». Очень смешно. Ну и еще: у нас нет разделения на детское и «ты еще маленький». Про жизнь и смерть, про любовь и разлуку, про добро и зло и даже недавно про революцию – мы говорим с детьми.

«Моя задача – открыть им все двери»

– Расскажите о ваших секретах воспитания.

– Нет никаких секретов. Самое важное, что все теории – зло. Отдельно я не переношу лживые теории про «объяснительных» мам («Петя, не трогай розетку, потому что еще Эдисон говорил…»), проживающих рабочую жизнь с детьми на грудном вскармливании под мышкой на совещании, или во время съемок репортажа из зоны боевых действий, и убеждающих всех, что это «окей», и они умеют одной рукой кормить, а другой – брать интервью и одно другому не мешает. Мешает. Не надо морочить голову.

Еще ужасно раздражаюсь, читая такие вещи: «Если ваш ребенок не хочет убирать игрушки, встаньте на четвереньки и спросите, Машенька, а под какую песню мы будем это делать?» Или: «Если ваш ребенок не хочет садиться в детское кресло в машине, предложите ему представить, что это носорог, а он индеец»… Или: «Если ваш ребенок не хочет идти к стоматологу, побеседуйте с ним о том, как будет хорошо, когда всё закончится, и постарайтесь привести здравые аргументы».

Хотелось бы поинтересоваться у авторов всех этих прекрасных теорий, они когда-нибудь пытались провернуть всё это с ребенком в кризисе четырех-пяти лет?

Или с ребенком в семье, где больше одного ребенка? Или вообще с живыми детьми? То же касается всех этих свободных теорий про вред режима. Я могу сказать со всей марксистской прямотой: маленький ребенок без режима и сам сходит с ума, и сводит с ума родителей.

– Строите планы: «Когда каждый ребенок вырастет, хочу, чтобы он стал…»?

– Что вы. Я не знаю, кем станут наши дети. Это их дело. Их право. Моя задача – открыть все двери, чтобы они смогли войти. Гоша пока выбрал футбол, Саша – бальные танцы. В садике они занимаются английским. Еще мечтают заниматься музыкой, плаванием и ходить в театральный кружок. Но пока мы не умеем объять необъятное. Возможно, что-то прибавится, что-то уйдет. Но будущее – совершенно определенно в их собственных руках. А я буду стоять на пороге и утирать материнские слезы платочком.

– Насколько помогает поддержка мужа, в чем она проявляется?

– Мой муж Коля – совершенно идеальный муж и идеальный отец. Я в своей жизни представить не могла, что так бывает. По-хорошему, это интервью должен был бы давать он, потому что в реальности именно он занимается процессом воспитания. Я, так сказать, теоретик и идеализатор. Коля – практик. Я – мимими, пожалеть и обнять. Коля – это про воспитание и образование. И без Коли ничего вообще не было бы возможно.

Даже когда я звоню из командировок, дети со мной не особо разговаривают.

Я говорю, как дела, то-се, а они: «Мам, люблю тебя, а папа где?» И это совершенная и прекрасная реальность, которая делает меня абсолютно счастливой.

– Есть семьи, на которые оглядываетесь и думаете: «Как у них всё хорошо, может быть, что-то пригодится нам из их опыта?»

– Нет… Ну разве только Анжелина Джоли… но знаете, я хочу сказать, что Толстой не вполне прав. Все счастливые семьи счастливы совершенно по-разному. Поверьте.

В 1995 году окончила годовые курсы для иностранцев при Сорбонне (Франция). В 1999-м – факультет журналистики МГУ. В 2005 году получила диплом специалиста истории искусств школы Леонардо да Винчи (Италия). Работала практически на всех крупных отечественных телеканалах.

Лауреат премий «Благое дело», «Профессия – журналист». Автор многочисленных проектов, в том числе «Русские не сдаются!», «

Журналист Катерина Гордеева — о невероятном человеке Алексее Разуеве, его родителях и Детском хосписе «Дом с маяком»

Разуевы живут в высотке на Речном вокзале. Это в Москве. Дом стоит на холме, а квартира — на высоком шестнадцатом этаже. В окно разуевской кухни можно, как в телевизор, смотреть бесконечно долго: там — спешит куда-то Ленинградское шоссе, взлетают и садятся самолеты аэропорта Шереметьево и, никуда не торопясь, поблескивая то на солнце, то под звездами, течет вода в канале имени Москвы. Эту воду из окна как раз видно лучше всего.

«А до канала тут минуты три пешком, знаете, — вдруг глядя на водоем говорит Андрей Разуев, Лешин папа. — И Лешка, ну он в своем репертуаре, говорит: «Знаешь, я больше всего на свете сейчас хотел бы прокатиться на катере. А если бы еще и порулить им»… И я договорился с друзьями: дали нам катер! И вот рано утром, пока никого нет, мы выходим, садимся в катер. И он как погонит, я только зажмуриться от страха успел». В компьютере у Лены и Андрея Разуевых есть видео: над каналом имени Москвы встает ленивое августовское солнце, их 16-летний сын Лешка мчится по водной глади и улюлюкает. Папа за кадром хохочет и улюлюкает вместе с ним.

Через неделю в квартире Разуевых было не протолкнуться: школьные друзья, друзья семьи и родственники, а еще волонтеры Детского хосписа, врачи и отец Алексей Уминский, ставший Алешиным духовником, — всего, кажется, человек тридцать или сорок. Приехали прощаться.

Фото: Анна Иванцова для ТД. Елена и Андрей

23 августа 2014 года — после двадцати семи химиотерапий, трех лет лечения (половина этого времени — в Германии) и трудного решения вернуться домой — Алексей Разуев умер.

Самое счастливое время

«А в Шваббинге, в немецкой клинике, где Лешка лечился, на каждом этаже теперь повесили его фотографию», — рассказывает Лешина мама Елена. И видно, что она очень гордится сыном. О том, как стойко Леша принял диагноз, как помогал медсестрам на Каширке «считать химию», как сам ходил на все консультации к немецким врачам и по-взрослому участвовал в обсуждении хода лечения, его родители Елена и Андрей рассказывают с восхищением. За три года болезни эти трое, — мама, папа и сын, — кажется, не расставались ни на минуту. Леша был самым сильным в тройке.

«Мы были командой, но мы с папой иногда выдыхались: то плакали, то выходили и «нашагивали» по десять километров по городу, только бы не плакать. А Леша… Он не ныл. Он боролся. Он невероятно хотел жить», — говорит мама Лена, а папа Андрей добавляет: «Я не знаю, как он все это терпел. Я иногда спрашивал его: «Сынок, а как ты это выносишь?» А он улыбался и говорил: «Господь дает мне силы». И докторам, изумлявшимся, как он переносит одну тяжелейшую химию за другой, все время повторял: «Вы делайте свою работу, лечите. Я потерплю»».

Про немецкую часть Лешиного лечения Разуевы в один голос говорят: «Это было самое счастливое время в жизни». Потому что все были вместе. Потому что — была надежда. И даже когда надежды почти не осталось, была вера в то, что Лешка выкарабкается, что он-то сможет, у него-то — получится.

Фото: Анна Иванцова для ТД. Часы с фотографиями Леши

Летом 2014-го стало ясно, что возможности даже самой лучшей в мире медицины в случае Алексея Разуева исчерпаны. «Лешку очень любили и врачи, и сестры. И нам даже предлагали остаться в нашей немецкой клинике, но не для лечения, а на паллиатив. Но Леха принял мужественное решение ехать домой в Москву, он хотел попрощаться с теми, кого любил: с друзьями и родственниками», — говорит Андрей Разуев. А Елена добавляет: «И вот тут я впервые увидела, что Леше страшно: а будет ли в Москве такое же обезболивание, такой же уход и помощь, как в Германии».

В аэропорту Мюнхена самолет «Аэрофлота» сделал разворот, разогнался и начал набор высоты. А Лена увидела, как ее сильный и смелый мальчик машет уменьшающемуся в иллюминаторе городу рукой. Прощается. И рука у Леши дрожит. Потому что он боится. И она вспомнила, как накануне он то ли спросил, то ли предположил: «Мама, а если мне будет очень больно?»

В июле 2014 года Разуевы летели в Москву, толком не веря в возможность того, что в их жизни еще будет свет, смех и счастье. И что сама эта жизнь будет какая-то человеческая, без боли и страха, что боль придет. Немецкие врачи, конечно, дали Разуевым столько обезболивающих, сколько смогли. Но сколько можно увезти лекарств, даже если везешь их в двух чемоданах? И все боялись даже думать о том, что будет, если препараты кончатся. А новые — негде будет взять. Потому что на свете нет боли сильнее и непереносимее онкологической. И ничего нет страшнее страха ее возвращения. Но представить себе это «в теории» невозможно. Как и ни одному человеку на свете, не терявшему детей, невозможно представить себе, что чувствовали Лешины мама и папа, возвращаясь в Москву для того, чтобы их сын имел возможность умереть дома.

Была жизнь

Дома Лешу ждали бабушка, дедушка, друзья и еще, конечно, «стены», которые помогают. Но еще незадолго до отлета профессор онкоцентра им. Блохина Владимир Поляков (он наблюдал Алексея еще до отъезда в Мюнхен) дал маме Елене телефон совершенно незнакомой женщины. Сказал: «Ее зовут Нюта Федермессер. Она поможет». «Я вообще не очень понимала, кто она. Но позвонила, — рассказывает Елена, — Оказалось, она — президент фонда помощи хосписам «Вера», и она как раз тот человек, который нам был нужен. И она сказала, что это очень хорошо, что я звоню, что она была бы рада мне помочь всем, чем сможет. Но сейчас улетает в отпуск, вот прямо садится в самолет. И поэтому мне перезвонит Лида [Мониава, заместитель директора Детского хосписа]».

Фото: Анна Иванцова для ТД. Елена

Фото: Анна Иванцова для ТД. Андрей

Елена не успела подумать о том, что будет, если Лида не перезвонит, как телефон зазвонил. На том конце провода тонкий, почти детский голос настойчиво задавал вопросы. К концу разговора набрался целый список того, что нужно было за сутки подготовить к Лешиному возвращению. Если честно, в июле 2014-го, вылетая из Германии, Елена ни на одну секунду не верила в то, какие у этого разговора могут быть последствия в Москве.

«Когда самолет приземлился, мы обнаружили, что у трапа нас встречает «скорая помощь», в которой есть все необходимые обезболивающие, дома ждет обалденная кровать, как раз такая, какая была нужна Лешке, а в 14.00, то есть ровно так, как и говорила Лида, раздался звонок в дверь — из хосписа пришла доктор Ирина.

«Знаете, вот тут у меня почему-то наступило облегчение, — рассказывает Елена. — Я вдруг совершенно отчетливо поняла: мы больше не одни. И один на один с тем, что нас ждет — что бы ни ждало — уже не останемся. Нас не оставят».

Весь июль в квартире на 16-м этаже дома с самым красивым на Речном вокзале видом из кухонного окна было полным-полно людей: соскучившиеся за время Лешиной болезни одноклассники, взахлеб обсуждавшие что-то из школьной жизни; волонтеры из Детского хосписа с невероятными затеями то по кулинарной, то по культурной части. «Я помню, что все время накрывала на стол, мыла посуду, смеялась с Лешкой и с теми, кто к нему пришел, потом провожала гостей. И тут же встречала новых. В общем, у нас была жизнь, представляете?» — говорит Елена. И почему-то ей кажется, что я не верю. И она добавляет: «Дом был полон народу, в нем все время звучала живая, человеческая речь. И моему сыну было не одиноко. А мне — почти всегда некогда: присесть, поплакать, лезть от безысходности на стену. Иногда было столько народу, что я их партиями к Леше запускала. И минут через десять, когда у него кончались силы, говорила: «Так все, его величество устало, прием окончен». Часто в том июле, а потом и в августе к Разуевым приезжал отец Алексей Уминский. И то ли он — Леше, то ли Леша — ему все отвечал и отвечал на, пожалуй, самый безответный вопрос на свете: «Почему болеют дети». Но этих разговоров никто толком не слышал: подросток и священник разговаривали с глазу на глаз.

Фото: Анна Иванцова для ТД. Андрей и Елена

Из Детского хосписа на машине выездной службы к Леше ездили доктор Антон и доктор Ирина. Потом доктор Ирина стала оставаться у Разуевых на ночь, потому что Алеше все чаще становилось нехорошо и обезболивание требовалось 24 часа в сутки. Мама Лена иногда останавливалась, вздрагивала и на одну секунду представляла себе, что бы было, если бы всех этих людей не было рядом. Но дальше мысли о том, что «разрешение на разрешение на обезболивание» для сына бы пришлось выбивать недели три-четыре Елена не шла: ей становилось до тошноты страшно.

Для того чтобы и состояние, и болевой синдром Леши были под постоянным контролем, одной доктора Ирины было бы, наверное, достаточно, но доктор Антон все равно раз или два в неделю выбирался к Разуевым на Речной вокзал. Потому что скучал по Леше. И еще потому, что они вдвоем любили поболтать о футболе.

Открываю дверь, а там — Кержаков

Именно из этих разговоров доктор Антон узнал о том, что 16-летний москвич Алексей Разуев отчаянно болеет за петербуржский «Зенит». А в «Зените» больше всех любит футболиста Александра Кержакова. Доктор рассказал об этом в Детском хосписе. А Лида Мониава из хосписа — всему свету. И через пару дней в Лешкином скайпе возник самый настоящий Александр Кержаков. И Леша с папой, отталкивая друг друга, болтали с этим самым Кержаковым, кажется, почти час. «Мы, конечно, раньше с моими друзьям, которые все за «Спартак», Лешку поддевали по поводу его «Зенита», — оправдывается теперь Андрей. — Но тут, смотрю, прямо настоящий Кержаков. Разговаривает! Шутит! Что-то про игру говорит, которая на завтра назначена и обещает передать Лешке форму. Ох, как он был счастлив. Глаза горели!» «Мы и представить себе не могли, что нас ждет послезавтра, — говорит Елена. — У нас тут как обычно: полно народу, шум, гам, вдруг звонок. Агент Кержакова говорит: «Сейчас привезут подарки от Кержакова, готовьтесь!» Думаю, волонтеры что-то опять придумали. Но слышно плохо, потому что кругом все галдят. Иду к двери, открываю. Действительно: высокая красивая девушка. С букетом цветов и тортиком. И тут… Она делает шаг в сторону — а за ней Кержаков. Ну тут я как закричу: «Леша, Леша, Саша Кержаков приехал!» И вы бы видели Лешку в этот момент. Он чуть не лопнул от восторга! Наш сын был в этот момент самым счастливым человеком на свете. А значит и мы с папой — тоже!»

Еще через неделю Леша с папой, мамой и друзьями катались на катере. А потом, 23 августа 2014 года Леши не стало. А 25-го ему могло бы исполниться семнадцать лет.

О своем сыне Алексее Разуеве Елена и Андрей умеют рассказывать легко и радостно, без слез и надрыва: смерть нельзя отменить, даже если очень сильно любишь кого-то и не готов расставаться; даже если умирающий — твой единственный сын, как это было у Лены и Андрея Разуевых.

Фото: Анна Иванцова для ТД. Елена и Андрей на берегу канала имени Москвы

…Андрей и Лена по несколько раз в году бывают в Германии. Приезжают в клинику Шваббинг, где на каждом этаже висят фотографии их улыбающегося сына, встречаются с врачами Леши и родителями детей, которые лечились вместе с ним, друзьями и волонтерами, которые теперь — тоже друзья.

Дома Андрей Разуев часто смотрит из окна их кухни на воду канала имени Москвы. И улыбается, вспоминая, как они с Лешкой гоняли тут на катере в августе 2014-го.

Папа и мама Разуевы стали волонтерами первого Детского хосписа «Дом с маяком». Помогают детям, подопечным «Дома с маяком» ходить на службы в храме Святой Троицы в Хохлах, где настоятелем отец Алексей Уминский. Он теперь тоже в своем роде волонтер.

На кухне у Разуевых можно часами пить чай и болтать. О Леше. Или вообще о жизни. Смерть сына для Лены и Андрея — потеря, которую невозможно пережить. Но боль от этой потери — светлая. Папа и мама совершенно точно знают: и они, и все вокруг сделали все возможное для того, чтобы их сын был счастлив и не одинок до самого конца. И ни одной секунды не мучился.

Наверное, для того, чтобы такая жизнь родителей после ухода их детей вообще была возможна, и существует «Дом с маяком»: место, где ребенок может оставаться собой — веселым и беззаботным, рядом с папой и мамой — до самого конца.

Когда этот текст готовился к публикации, Елена и Андрей Разуевы очень просили добавить от них один абзац. Вот он:

«Мы, родители Алексея Разуева, выражаем безграничную благодарность всем сотрудникам Первого детского хосписа — врачам, кураторам, волонтерам и всем тем людям, которые были не безучастны и дали возможность семье провести все последнее время вместе, а не отвлекаться на бюрократические проволочки, быть рядом друг с другом, что очень важно. Храни вас Бог!»

Детский хоспис «Дом с маяком» — это благотворительная организация. Любое ваше пожертвование поможет семьям с безнадежно больными детьми. Ежегодно для помощи онкобольным детям Детский хоспис нуждается в огромной сумме — около 30 миллионов рублей. К сожалению, дети будут умирать всегда, а это значит, что такая огромная сумма будет нужна каждый год, снова и снова. Пожалуйста, поддержите работу детского хосписа, оформив именно регулярное пожертвование, которое сможет помогать не один раз, а на протяжении долгого времени. Даже самая маленькая сумма: 100, 200, 300 рублей, регулярно жертвуемых вами, поможет избавить от боли кого-то из сотен смертельно больных детей, которым помогает детский хоспис «Дом с маяком». Спасибо.

Из шестидесяти четырех квартир подъезда в Беляево, сорок пять подписали полуграмотное воззвание о заразности рака и резко осудили соседа за то, что сдает квартиру семьям с онкобольными детьми, которые амбулаторно лечатся в больнице через дорогу. Искушение, вооружившись презумпцией добра, взять да и попробовать одним махом переделать мир на хороший и правильный лад – довольно велико. Но не является ли недоработкой благотворительных организаций все это, цветущее пышным светом, мракобесие в головах сограждан?

За несколько месяцев до этого целые подъезды, да что там, – целые дома! – района Савеловский в резкой форме отказались соседствовать с прачечной для бездомных: люди выходили на митинги, срывали в крике голоса, доходило до драк.

За несколько лет до этого жители другого района столицы выражали праведный гнев по поводу строительства детского хосписа в соседнем дворе: им было тяжело видеть умирающих детей, они не хотели, чтобы их дети видели страдающих сверстников.

Еще раньше в одном городе возмущались открытием детского центра для инвалидов на первом этаже жилого дома, в другом – слишком близким соседством взрослого хосписа к детскому садику, в третьем – детским домом для детей с ВИЧ в черте города, да много чем еще.

Изнутри системы, которая собирает деньги на лечение детей от рака, на реабилитацию бездомных, на антиретровирусную терапию для людей, живущих с ВИЧ все это бушующее мракобесие в головах сограждан кажется вопиющим и даже вызывающим. Когда ты полтора десятка лет твердишь, что рак не заразен, что он – излечим, тебе начинает казаться, что ты эту простую истину столько раз прокричал из каждого утюга, что только идиот мог не расслышать.

Люди, занимающиеся благотворительностью – это люди. Да, они сами выбрали дело, которым занимаются. Но, разумеется, они прекрасно отдают себе отчет в том, что дело их жизни – дело хорошее, благородное и нужное. И с этим не поспоришь.

Полтора десятилетия бурного роста российской благотворительности создали у тех, кто вплотную ею занимается – работает в фондах, регулярно жертвует, как-то помогает или сочувствует – иллюзию полного принятия и одобрения обществом всего причиняемого добра, в полном объеме.

На деле же мало кто действительно готов поподробнее узнавать о тяжело больных или умирающих людях, впускать в свою жизнь страдание или просто сосуществовать с неизвестным, а оттого заведомо потенциально опасным миром.

Если в семье не случилось несчастье – болезнь или счастье – знакомство с подвижниками добрых дел, шансов узнать про то, из чего состоит эта самая такая модная теперь благотворительность – немного.

Так вышло, что жители 45 из 64 квартир в Беляево то ли были не в курсе благой деятельности, то ли полагали, что спасение больных и нуждающихся происходит где-то далеко, за недостижимым горизонтом, а совсем даже не в их подъезде. Самое странное, но и самое простое, что в этой ситуации можно было сделать – попытаться силой навязать противящимся добру жителями подъезда в Беляево «правильную повестку». Но именно так и получилось: милиция с ОМОНом, журналисты с телекамерами, крики и валокордин и, наконец, насильственное изъятие пресловутой петиции с подписями широко освещенное в самых разных СМИ вплоть до федеральных. Федеральные, кстати, особенно рьяно взялись за обличение морали, нравственности и антинаучных убеждений авторши петиции против соседства с онкобольными детьми. Оно и понятно: на этих федеральных каналах этих изо дня в день случается столько плохого и неправильного, что, коль уж выпал шанс побороться за хорошее и правильное, упустить его никак нельзя. Жительница, написавшая неграмотное письмо – удобная жертва: она покусилась на больных детей, понаделала кучу ошибок в письме, да еще и сагитировала соседей на дурное и озлобила их.

Искушение, вооружившись презумпцией добра, взять да и попробовать одним махом переделать мир на хороший и правильный лад – довольно велико. Но не является ли недоработкой благотворительных организаций все это, цветущее пышным светом, мракобесие в головах сограждан?

Не значит ли цифра 45 из 64 то, что мы где-то не договорили, не дообъяснили, не прошли по подъезду и не рассказали о том, что здесь, рядом с вами будут жить дети, чей огромный шанс поправиться должен быть вами поддержан и это – ваш вклад в их выздоровление? Возможно, поймут не с первого раза и обрадуются не с первого года. Но «причинять добро», продавливая несогласных – проверено неперспективный метод, приводящий к ожесточению.

Чаще всего, когда в семье появляется неизлечимо больной ребенок, его мама остается одна. Таких мам, как Екатерина Коннова, на самом деле, очень много. Мы их не видим, потому что они редко выходят из дома, не имея возможности оставить ребенка даже на минуту. Мы не разговариваем с ними в очередях, не встречаемся в ресторанах. Каждый день, просыпаясь, они ведут изнурительную борьбу за то, чтобы их ребенку было полегче.

Чаще всего, первым делом, когда в семье появляется неизлечимо больной ребенок, маме предлагают оставить его в учреждении и, тем самым, избежать одиночества. Так в обществе, где мы живем, было принято годами. Если маму такой сценарий не устраивает, она остается одна: постепенно перестают звонить друзья, находятся другие заботы у родственников, кончаются деньги и, наконец, не в силах разделить перспективу пожизненной обреченности, уходит папа. Именно поэтому, чаще всего, все истории неизлечимо больных детей начинаются со слов: папы в этой семье нет, жить и лечить неизлечимо больного ребенка не на что.

Что общество, государство, его социальные и здравоохранительные институции предлагают взамен? Да, фактически, ничего: битву за инвалидность, результатом которой будет копеечная пенсия (в Москве – около 4500 рублей в месяц на ребенка), нехитрое медицинское сопровождение с очередями и равнодушием и все ту же самую, разумеется, бесплатную, обреченность. И в результате – одиночество.

У шестилетнего Арсения трубка в животе, трубка в шее и ежедневные судороги, по нескольку раз в день. Он – неизлечимо больной ребенок. Разумеется, мама Арсения, Катя Коннова осталась с ним одна. Точнее, она одна с двумя детьми, поскольку у Кати есть еще один здоровый ребенок, Елисей. Ему пятнадцать. И он, разумеется, делает все возможное, чтобы маме было полегче. Но 15-летний подросток не может заменить собой и папу, и государство, и врача. Подростку самому нужно много внимания и заботы. А у Кати на это нет ни сил, ни времени. Елисей терпит. Он понимает, что их с Арсением маме надо круглосуточно находиться рядом с младшим братом: следить за трубками, покупать и менять подгузники, давать лекарства, которых, к тому же, не достать.

Лучше всего судороги Арсения снимают микроклизмы с диазепамом – это такой расслабляющий препарат быстрого действия. Его применяют во всем мире для снятия судорог, вызываемых эпилепсией. Препарат, на первый взгляд, вроде не дорогой – 1000 рублей за микроклизму. Но если приступы по нескольку раз в день, то никаких денег не напасешься. Тут надо еще держать в голове тот факт, что Катя все время с Арсением и работать не может. Но и это не все: диазепам в микроклизмах в России не зарегистрирован, а это значит, его просто так не купишь.

Таких мам как Катя, на самом деле, очень много. Мы их не видим, потому что они редко выходят из дома, не имея возможности оставить своего больного ребенка даже на минуту. Мы не разговариваем с ними в очередях, не встречаемся в ресторанах, не радуемся вместе футбольным победам и не поем хором победные песни на улицах российских городов: у них нет такой возможности. Каждый день, просыпаясь, они ведут изнурительную борьбу за то, чтобы их родному ребенку было полегче. Не за полное выздоровление и возврат к прежней счастливой и безмятежной жизни, понимаете? И засыпают они с той же самой мыслью: что еще сделать, чтобы было полегче, чтобы не так мучался.

Спрятанные от общества своей бедой, эти мамы встречаются друг с другом на форумах по продаже незарегистрированных, а значит, формально не существующих в стране, лекарств: покупают, продают, меняют. Собственно, узнав о том, что диазепам в микроклизмах может чуть-чуть облегчить состояние Арсения, Катя купила на форуме двадцать клизм, привезенных кем-то другим, тоже, наверняка, сражающимся за своего ребенка, контрабандой из-за границы. Двадцать клизм – это двадцать тысяч рублей.

Фол последней надежды, скорее всего. Потому что других двадцати тысяч на другие двадцать клизм у Кати не было. И как справляться с судорогами сына дальше, она не понимала.

В детском хосписе, что помогает Арсению, Кате посоветовали обратиться в поликлинику и получить, положенный государством бесплатный диазепам в ампулах. Разумеется, диазепам в ампулах – это хуже, чем диазепам в микроклизма: его нужно вводить внутривенно (капельница) или внутримышечно (инъекции). А это – боль, которой в жизни Арсения и так сильно больше, чем может выдержать обыкновенный человек, тем более – ребенок. Но денег нет и делать нечего. Катя прошла все круги разрешений и направлений в районной поликлинике и получила лекарство.

К этому моменту у них с Арсением оставалось пять неиспользованных микроклизм, которые, возможно, пригодились бы кому-то, у кого все еще не было бесплатного лекарства или все еще оставались деньги на более удобный для использования препарат. Мама так и сделала. Вернувшись на форум, где совсем недавно покупала препарат, Катя разместила объявление о том, что отдаст оставшиеся 5 микроклизм за 3250 рублей.

Что можно купить на 3250 рублей? Несколько упаковок подгузников, несколько упаковок смеси для питания через зонд, просто еды для себя и Елисея, наконец. А может даже билеты в кино или океанариум, чтобы сходить всем вместе, они что – не люди, в конце концов. Словом, продавала Катя эти микроклизмы потому, что денег у нее не было, а нужность препарата она понимала как никто другой.

Но вместо такого же нуждающегося, как она, у станции метро Проспект Мира Екатерина Коннова встретила оперативника. Оказывается, она была «в разработке» и «оперативно-розыскное мероприятие» по ее «разоблачению» успешно завершилось «проверочной закупкой» и задержанием. Теперь Кате грозит от четырех до восьми лет лишения свободы.

Следователь Мещанского района, лейтенант юстиции Иванов С.А. усмотрел в действиях Конновой Е.А. преступный умысел. Оказывается, «с целью реализации своего преступного умысла Коннова Е.А. незаконно хранила указанное психотропное вещество с целью незаконного сбыта за денежное вознаграждение 3 250 рублей, имеются достаточные данные, указывающие на признаки преступления».

Что будет с Катей, пока будет идти следствие? Она вынуждена будет ходить на допросы, то есть отлучаться из дома, и станет сходить с ума, думаю ежесекундно о том, что со всеми ними случится дальше: каким очередным кошмаром обернется жизнь, если она не сможет быть рядом с Арсением, не сможет быть рядом с Елисеем. Один – попадет в интернат для инвалидов и довольно быстро умрет. Он, напомню, неизлечимо больной ребенок, о котором до сих пор заботилась мама. Другой – окажется в приюте и станет «государственным» ребенком, со всеми вытекающими.

Что будет, если Катю осудят хотя бы условно? Она вряд ли найдет работу, вряд ли получит загранпаспорт, который, в случае необходимости, позволил бы ей вывезти Арсения на лечение за границей. Мамам неизлечимо больных детей загранпаспорт нужен именно для этого, а не для того, чтобы путешествовать, смотреть мир или загорать со своими детьми на море, - на это нет денег.

Что могло бы быть, например, с наркоманом, решившим вдруг на форуме мам неизлечимо больных детей приобрести микроклизму с диазепамом? Да ничего. Препарат, считающийся психотропным, даже в дозе пять микроклизм за раз, не дает наркотического эффекта. Именно поэтому во всем мире его и выпускают в такой дозировке. Это – расслабляющий препарат для эпилептиков, он не пригоден для «получения кайфа».

В одном популярном российском телеграм-канале читателей спросили, что делать с Катей? 18 процентов ответили, что прощать нельзя, но нужно дать минимальное наказание. 5 процентов – что Коннову следует судить на общих условиях.

Эти цифры пугают едва ли не больше, чем сама эта дикая история. Выходит, что каждый пятый из нас считает, что мама неизлечимо больного ребенка должна законопослушно смотреть на то, как ее сын или дочь корчится в судорогах и ничего не делать.

Выходит, что государство, не регистрирующее давно существующие в мире препараты, облегчающие страдания неизлечимо больным детям, ни в чем не виновато. Но мамы, это лекарство добывающие всеми возможными способами, – преступницы.

Выходит, что легче охотиться на мам, чем создавать им условия для заботы и минимально сносной жизни с тяжело страдающим ребенком.

Выходит, что комфортнее не замечать, чем найти в себе силы посмотреть в глаза ребенку, которого не вылечить и его маме, делающей все для того, чтобы им обоим было полегче справляться с болезнью и болью.

Собственно, эти совокупные 23 процента респондентов, то есть нас, и есть ответ на то, почему первым делом, когда в семье появляется неизлечимо больной ребенок, его мама остается одна.

Есть, правда слабая, надежда на то, что в случае с Катей Конновой это будет не так. Петицию о том, чтобы в отношении Кати уголовное дело не было возбуждено, подписали уже 37 тысяч человек.

Когда арестовывали Кирилла Серебренникова, его мама, Ирина Александровна, была жива, бодра и полна планов на будущее.
Она умерла 16 февраля 2018 года.

Когда арестовали Алексея Малобродского, он был полным сил мужчиной в расцвете лет: планировал переехать в купленную в рассрочку квартиру в Одинцово, пожить, наконец, нормальной жизнью рука об руку с любимой женой Татьяной.
Сегодня он потерял сознание в зале суда. К нему не подпустили врача.

Это пытки.
Это происходит рядом с нами, на наших глазах, с человеческой жизнью людей. И это - делают люди. Человекообразные, по крайней мере.

Это преступления против людей, против человечности. Будьте прокляты, палачи.

И я верю, в перед судом на этом свете, вы ещё обязательно ответите. Я буду свидетельствовать.

В конце марта 2013 года Михаил Сергеевич Горбачев читал в РИА Новости «Открытую лекцию» про то, как человека, который меняет историю, эта самая история меняет, перемалывает.

Это была удивительная речь человека, который сумел победить, потерпеть поражение, пережить предательство и несчастье и остаться человеком. Политиком. Гражданином. Исторической фигурой планетарного масштаба.

В конце лекции от руководства РИА решили сделать Горбачеву дорогой сердечный подарок: подлинную фотографию в день первых и последних выборов Президента СССР. Фотографию вручал официальный представитель, она была завернута в бумагу до последнего момента. Разворачивали прямо на сцене. Увидев ее, Горбачев изменился в лице. Там на первом плане стоял бывший начальник президентской охраны Генералов, человек. который спустя год его предаст.

«Тебе самому фотография нравится?» - спросил Горбачев вручавшего. Тот опешил: «Да» - «Вот и бери ее себе». Сказал, спустился со сцены и ушел.

Я тогда забрала себе и конспект лекции с правками Михаила Сергеевича, и злополучную фотографию. Она, огромная, путешествует со мной по разным городам и квартирам. Мы ее всегда вешаем в недоступных углах: кладовке, туалете. А выбросить не можем. Она такое напоминание и о триумфе, и предательстве, и о надежде, и об ее крушении. И о том, что все это можно пережить, не оскотинившись.

С днем рождения, дорогой мой и любимый человек! Будьте, пожалуйста, здоровы и не сдавайтесь.

Николай Солодников и Катерина Гордеева. Фото: Марис Морканс.

«Общество должно настаивать на просвещении. Иначе в сумерках может произойти все что угодно», — уверен герой проекта «Открытые лекции» режиссер Александр Сокуров.

Под руководством Катерины Гордеевой и Николая Солодникова министр культуры России Владимир Мединский спорит с директором Государственного Эрмитажа Михаилом Пиотровским, музыкант Андрей Макаревич рассуждает о спасительной силе красоты, писатель Людмила Улицкая — о судьбе свободного человека в тоталитарном государстве, актриса Чулпан Хаматова — о литературоцентричности…

А сейчас семейная пара из Питера пытается соединить культурное пространство России и Латвии.

«Открытые лекции» в Splendid Palace

С российской журналисткой Катериной Гордеевой я подружилась по ошибке. Получила на Facebook предложение и не смогла отказаться: в советской юности идеалом романтических фантазий мне казалась пара фигуристов-олимпийцев — Екатерина Гордеева и Сергей Гриньков. Почему-то я решила, что она — та самая Катя.

Вскоре поняла, что ошиблась, но «расфренживаться» уже не захотелось — страница той, другой Катерины Гордеевой, бурлила интересной и какой-то очень важной жизнью: там спасали людей, продвигали грандиозные гуманитарные проекты, подтверждали или оспаривали мнения российских ньюсмейкеров, снимали общественно значимые фильмы, и все это дело перемежалось совершенно умилительными портретами трех малышей.

Вскоре, как по взмаху волшебной палочки, в Риге материализовалась и сама Катерина Гордеева. Именно так, без «Е-добавок» (спасибо любимой бабушкой трилогии Алексея Толстого «Хождение по мукам»), пишется и произносится имя журналистки, лауреата российских премий Клуба телепрессы, «Лавр» и «Профессия — журналист», автора телефильма и книги «Победить рак», просветительского проекта «Открытые лекции» и попечителя Фонда «Подари жизнь».

В Латвию Катерина прибыла с выездными сессиями «Лекций» в киноконцертном зале Splendid Palace: 7 сентября рижане обсуждали отношения государства и личности с Людмилой Улицкой, 7 октября — выступление Андрея Макаревича, следом планируются лекции Чулпан Хаматовой, Ксении Раппопорт, Кирилла Серебренникова, Юрия Норштейна, Александра Сокурова…

«Открытые лекции» — совместный проект Катерины Гордеевой и ее мужа Николая Солодникова, замдиректора Центральной городской библиотеки им. Маяковского Санкт-Петербурга. Они же курируют родственный проект «Открытая библиотека», в рамках которого в зале Центральной Санкт-Петербургской библиотеки им. Маяковского встречаются и дискутируют на актуальные темы представители российской интеллигенции — обладатели разных, порой диаметрально противоположных мнений и взглядов. На двоих у Катерины и Николая четверо детей и план провести этот и, как минимум, часть следующего года в Латвии. Знакомьтесь!

Катерина Гордеева: корни — в Латгалии, клад — в Ницце

Предки Кати Киршбаум родом из Латгалии. В прошлом году ей удалось найти подтверждение тому, что родной брат прапрадеда играл на органе в Цесисе (открытие произошло уже после того, как Катя купила участок земли под этим самым Цесисом). В Нижнем Новгороде до сих пор сохранился Дом Киршбаума, а в газетах позапрошлого века можно найти заметки о «Рождественских елках Киршбаума»...

Прапрадед Киршбаум эмигрировал во Францию и умер в Ницце в середине 20-го века. Он долго уговаривал дочь Марию последовать за ним, но та осталась в России. В семье жива легенда, что перед смертью прапрадед зарыл где-то в Ницце сундук с сокровищами, на тот случай, если дети все же решат покинуть родину и начать новую жизнь, но те советам не вняли.
Муж Марии Киршбаум (прадед Кати) Георгий Фридрих дослужился в царской армии до летчика-генерала и перешел воевать на красную сторону. Когда прабабушку приходили арестовывать белые, она спасалась тем, что сообщала: я — дочка дворян-промышленников Киршбаумов. Когда приходили красные — рассказывала, что она жена красного генерала.
Тем не менее, в 1928 году прадеда расстреляли за контрреволюционные взгляды, а его друг, приняв на себя обещание заботиться о его супруге-пианистке, впоследствии женился на ней, что не уберегло ее от самоубийства (застрелилась)… Оставшиеся члены семьи боялись искать своих родственников и возможное наследство в Ницце и Германии.

Дедушка Кати по маминой линии женился на внучке раввина Розе Соломоновне Раскиной, дочке сапожника, ставшего в революцию большим начальником и тоже расстрелянного в 30-е годы. Его жена была сослана на 20 лет в Казахстан, без права на встречи с дочерью. После Второй мировой бабушка с дедушкой работали в передвижных строительных трестах и осели в Ростове-на-Дону, где впоследствии родилась Катя.

Уже в 13 лет, в рамках личной профориентации, Катерина устроилась санитаркой в отделение патологии новорожденных. «В большом боксе лежали дети-отказники. Им всячески демонстрировали, насколько они ничтожны. Нянечка швыряли бутылочки с питанием на подушки, не заботясь, чтобы малыши дотянулись, медсестры изгалялись в сочинениях жутких имен, мне, 13-летней девочке, поручали ставить на ночь катетеры... Все это произвело сильнейшее впечатление. В итоге, написала в газету заметку. Резонанс вышел мощнейший — все зашевелились, а у меня появилось ощущение, что слово может изменить мир. На дворе был 1991 год».

Катя стала работать в местной газете и делать первые телесюжеты в Молодежной артели Ростовского ТВ, которой руководил ее однокашник Кирилл Серебренников, на первый спектакль которого Катя писала рецензию. Через некоторое время перебралась в Москву и стала делать сюжеты для легендарной телекомпании ВИД: «Тогда мы были действительно уверены, что помогаем делать страну самой свободной, самой счастливой и самой богатой. Казалось, еще немного — и мы будем жить в такой же Европе, как и все, но говорить по-русски и гордиться своей родиной».

Увы, все пошло не так. Практически в день, когда Катя стала автором и редактором программы «Тема», убили Владислава Листьева. Ведущие стали меняться с невыносимой скоростью. Катя перешла на ТВ-Центр в итоговую программу «День седьмой», которую закрыли после кризиса 98-го года. Потом сменилось еще несколько телеканалов. И наконец в 2003м — НТВ. В 2003-м Гордеева — райтер вечерней программы новостей, а в 2005-м — уже автор передачи «Профессия — репортер».

«Казалось, впереди нас ждет сплошное счастье, но все закончилось Болотной площадью и программой «Анатомия протеста», после чего с НТВ выжили всех достойных людей, — вспоминает Катя. — Мой уволенный начальник Николай Картозия уговорил меня остаться, чтобы доделать очень важный для всех нас фильм «Победить рак», над которым я работала почти год. Как только премьера состоялась, я ушла. В никуда. С двумя детьми. Просто не могла по-другому».

После ухода с телевидения Катерина работала в информационном агентстве РИА-Новости, в недрах которого и родился проект «Открытые лекции». Идею Катя привезла из США, где известных ученых и литераторов просят выступить с гипотетической «окончательной лекцией», которую они бы произнесли перед всем миром, «если бы знали, что эта речь будет последней». В свое время такие лекции читали Иосиф Бродский и Стив Джобс. Для героя Катиного фильма «Победить рак» профессора информатики Рэнди Пауша лекция «Действительное достижение мечты вашего детства» действительно стала последней — вскоре он умер от рака…

«Открытые лекции» стартовали два года назад в большом зале РИА Новости, а когда агентство закрыли, перебрались в Гоголь-Центр к Кириллу Серебренникову. На выступлениях первого президента СССР Михаила Горбачева и летчика-космонавта Алексея Леонова зрители, в буквальном смысле, «висели на люстрах». Среди героев проекта были президент Пушкинского музея Ирина Антонова, сценарист Юрий Арабов, композитор Эдуард Артемьев, писатель Андрей Битов… Для директора Всероссийской библиотеки иностранной литературы Екатерины Гениевой «лекция» стала действительно последней…

По мнению Катерины, «ситуация в мире сегодня настолько непростая, неоднозначная, что людям трудно найти простые ответы на очень сложные вопросы. Возможность узнать мнение тех, в чьем авторитете и честности мы не сомневаемся, очень важна». В прошлом году проект прокатился по регионам — Воронеж, Екатеринбург, Санкт-Петербург, Калининград. Люди из окрестных городов скидывались на транспорт и ехали.

Николай Солодников: от запорожских казаков до «синих носов»

Семейная история Николая свела в славном городе Демидове (на родине Юрия Никулина) потомков смоленских крестьян и запорожских казаков. После 9-го класса Николай поступил в ракетно-артиллерийский кадетский корпус Санкт-Петербурга, но три года казармы в подростковом возрасте подействовали настолько угнетающе, что документы забрал за месяц до окончания. Вернувшись на родину, поступил в Смоленский институт искусств, а позже были Санкт-Петербургский институт культуры и искусств и аспирантура Высшей школы народный искусств.

Семь лет преподавал русский язык и историю мировой культуры и литературы в колледже в Царском селе. «В этом потрясающем месте, рядом с Екатерининским парком, дети из очень простых семей учились на столяров, поваров, закройщиков, — вспоминает Николай. — Заинтересовать таких подростков историей мировой культуры непростая задача. Но в итоге мы вместе смотрели Тарковского и Сокурова, обсуждали арт-группировку «Синие носы»… В общем, все разговоры про то, что абсолютному большинству ничего не надо, что оно невосприимчиво к современному искусству, — чушь. При мягком и внимательном подходе все можно органично совмещать. Многие из моих учеников пошли дальше — в Мухинское училище дизайна и технологии, в институт культуры… Мне до сих пор пишут бывшие ученики. Живо реагируют на нашу бурную деятельность, поддерживают, скучают».

В 2010 году Николай получил звание «Учитель года». К тому времени он, волею судеб, оказался на петербургском телевидении. Сначала пришел как гость, в программу, посвященную молодым учителям, но так успешно выступил, что ему предложили сотрудничество: стал ведущим сразу нескольких программ — «Отражение», «Параллельная жизнь», ток-шоу «Кипяток». В какой-то момент со школой пришлось расстаться, а через некоторое время настала пора уйти и с телевидения — канал был продан холдингу LifeNews Media, взгляды с которым на редакционную политику у Солодникова резко не совпадали. И он ушел.

Еще работая на телевидении, Николай запустил проект «Открытая библиотека»: раз в месяц в течение дня в главном зале библиотеки имени Маяковского сменяются пары авторитетных общественных, научных и культурных российских деятелей, которые с разных позиций обсуждают самые важные и актуальные темы на тот момент. Например, Александр Невзоров с Юлией Латыниной спорят о судьбе империй, Евгений Федоров (экс-«Текила-джаз») с Олегом Нестеровым («Мегаполис») рассуждают о роли музыки, Максим Шевченко со священником Алексеем Уминским обмениваются мнениями о чувствах верующих...

За ходом брейн-рингов следят зрители. Публика собирается очень разная по социальному положению, политическим взглядам, возрасту — от студентов до пенсионеров. Зачастую не менее радикально отличаются друг от друга и герои. «Но это и хорошо, — уверен Николай. — Ведь наш проект показывает, что даже такие разные люди могут и хотят договариваться. Довести людей до плескания соком в лицо очень просто, куда сложнее пустить разговор в конструктивное русло. Если нам это удается, значит, и в масштабах страны это возможно. Обреченности нет».

Казенную «Волгу» на облако не утащишь

Сейчас это уже трудно представить, но такие схожие проекты, как «Открытые лекции» и «Открытая библиотека», создавались параллельно и независимо друг от друга. Катя и Николай, даже будучи не знакомы, мыслили в унисон. Познакомилась будущая пара, когда два года назад Гордеева стала гостем фестиваля «Открытой библиотеки» как автор книги «Победить рак».
Приехала и осталась жить в Санкт-Петербурге, подключившись и к «Открытой библиотеке». Теперь этот проект выходит каждый последний уик-энд месяца. «О свободе слова в России говорить не приходится, а количество городских сумасшедших, обладающих разной степенью влиятельности, в Санкт-Петербурге велико, — признается Коля. — Но пока нам разрешают существовать. Ведь к нам приходят герои, запрещать мероприятия с которыми чиновникам просто страшно, — директор Государственного Эрмитажа Пиотровский, многократный лауреат Госпремии Сокуров…»

На сегодня единственный несостоявшийся диалог — украинского журналиста и политика Мустафы Найема и российского телеведущего Владимира Познера. Его пришлось отменить из-за угроз физической расправы как с Мустафой, так и с самими организаторами.

«По счастью, это был единичный случай. В то время как список людей, принявших участие в диалогах, потрясает меня самого. Уверен, если бы все это показали по центральным телеканалам, мы жили бы в другой стране. Но сегодня это нереально, — рассказывает Николай. — Сегодня у нас есть прямой эфир и расшифровки диалогов на Meduza.io, но это десятки и сотни тысяч просмотров. Остальная страна живет Первым каналом и ВГТРК. Недавно мы пригласили приехать к нам одного известного ведущего телеканала «Россия» (это часть холдинга ВГТРК) — он сказал: лично я и Олег Добродеев (глава ВГТРК) очень хорошо к вам относимся, но он настоятельно рекомендовал никогда не принимать участие в ваших мероприятиях».
Ситуация с «Открытыми лекциями» в России сегодня менее оптимистична — там не могут найти помещений. В регионах залы просто боятся сдавать. «Новосибирский губернатор лично распорядился не пускать «Открытые лекции» с Макаревичем ни в какой зал, — утверждает Катя. — Даже отцу Алексею Уминскому не могли найти места в Екатеринбурге: лекцию переносили из зала в зал несколько раз».

В итоге приняли решение сделать пробную серию «Лекций» в Латвии. Гастроли с ходу поддержал мэр Риги Нил Ушаков. А когда, гуляя по Риге, Солодников с Гордеевой отыскали лучшее, на их взгляд, место для «Открытых лекций» — зал Splendid Palace, оказалось, что там подобного никогда не было.

«Желание снять жилье где-то в странах Балтии у меня было еще со времен работы на ТВ, — призналась Катя. — Может, зов предков? Как-то я снимала фильм про маяки, и риелтор рассказал, что на острове Саарема продается гектар земли с маяком. Тогда это казалось нереальным. Потом наш приятель Филипп Бахтин (бывший главред журнала Esquire) сделал на Саарема лагерь: все, о чем мечтаешь — возможно! Мы тоже нашли свое райское место: как-то в Интернете наткнулись на волшебный поселок Аматциемс под Цесисом — такую деревню хоббитов. И два ода назад приехали с Колей, детьми и родителями туда на Новый год, сняли дом, познакомились с удивительным хозяином Чирисом и местными жителями, а потом купили маленький кусочек земли, позволяющий иметь вид на жительство.

Для нас колоссально важно доказать себе, что человек — везде человек. И пространство культуры не имеет границ и барьеров. Латвия в этом смысле особая страна. Нигде в мире мы не получим такого опыта. Тут ты уже в Европе, но при этом у нас много общих культурных маяков. Конечно, Александр Сокуров и для Италии — маяк, но тут список шире. В общем, мы сегодня — строительная компания по установке культурных маяков.

Мы часто слышим: их не приняли в России, вот и бегут сюда. Но разве Рига — такой ужасный город, куда можно только вынужденно сбежать? Она прекрасна! Но и Питер мы очень любим. Там у нас много друзей, а у детей — прекрасный детский садик. И место, где мы снимаем квартиру, шикарное. Выходишь на балкон, справа — Летний сад, слева — Таврический. Сегодня мы живем как цыгане, открытые всему миру и не имеющие ничего из недвижимого имущества. Но, по сути, это же нормальная христианская позиция: сколько человеку нужно? Совсем немного… Смотрю я на чиновников, которые все хапают, и думаю, разве им столько надо? Нет! По большому счету, тебе ничего не принадлежит - ты всем пользуешься, пока жив. Казенную «Волгу» на облако не утащишь».